Базельские колокола - Луи Арагон

Диана чуть улыбнулась жалкой просветлённой улыбкой и сделала жест рукой: оставим это.

— Как поживает Маргарита? — спросила она.

Он сам не знал, почему этот вопрос так его смутил. Ему было немножко стыдно, что Маргарита не заболела. Лично он, к счастью, был очень занят. Во время забастовок его прикомандировали к министерству внутренних дел… Диана о забастовках не слыхала: Жорж не позволял ей читать газеты, чтобы не волновать её. Жак заметил над кроватью — огромной, квадратной кроватью, которая, кажется, принадлежала дю Барри, — испанскую мадонну, темнокожую, со светлыми глазами, разодетую, всю в драгоценностях. Диана показалась ему ещё чище, уже почти что не от мира сего. Он никогда прежде не видел её без колец; кстати, он заметил, что у неё на пальце нет и обручального кольца.

— Жак, — сказала она вдруг, положив свою руку на его руку. Никогда ещё она его так не называла. — Я хотела поговорить с вами как с братом. — И видимо, поняв всю двусмысленность своей фразы, тут же поправилась: — Как с братом того, кто погиб из-за меня.

— Из-за вас? Боже милостивый — отчего же из-за вас? При чём тут вы, Диана? Пьер вас почти не знал…

— Друг мой, я расскажу вам всё по порядку, но скажите мне, как же вы объясняете это… эту вещь, если вы думаете, что я тут ни при чём?

Жаку было совсем не по себе. Смешные капельки пота выступили у него на носу. Утираясь, он ответил:

— Как вам сказать, в первую минуту я просто был поражён и, признаюсь, никак себе этого не объяснял. Пьер и я были люди очень разные, и мне это показалось не более странным, чем вообще его вкусы. Но всё-таки, я слышал, что он пришёл к мосье Брюнелю просить денег…

Диана приподнялась в постели, кружевная её накидка распахнулась, показалась рубашка — видно было, как бьётся сердце:

— …Просить денег у Жоржа? Что за безумие! Пьер никогда бы этого не сделал!

Капитан уже извинялся. Правда, Пьер и мосье Брюнель никогда не были особенно близки, но что же в этом худого — попросить об одолжении человека, который ни в чём не нуждается? И, наконец, нельзя отрицать, что последнее время Пьер был кругом в долгах из-за одной дамы из «Опера-Комик»… Диана прикрыла глаза рукой:

— Мой бедный Пьеро! И всё по моей, моей вине…

— Объясните мне, в чём дело, Диана, я не могу понять даже, в чём вы себя вините!

Тогда Диана рассказала ему всю трагедию с начала до конца. Она говорила лихорадочно, — куда девался мраморный холод прекрасной госпожи Брюнель. Жак признался себе, что это ей ещё больше к лицу. Казалось, его присутствие не стесняет её. Временами она говорила как бы сама с собой. Иногда она понижала голос, и офицеру чудилось, что она исповедуется ему, и в то же время у него было какое-то ощущение греха. Он придвинулся к постели.

Диана схватила левой рукой его правую руку пониже локтя и не отпускала, — как будто перед ней проходило всё то, что она описывает, и она в испуге, точно видит призраков, держится за Жака.

Началось это в Сен-Сире, когда Жак их познакомил. Пьер сейчас же начал за ней ухаживать, но так по-детски, что она только смеялась. Жак, наверное, помнит акробатические выходки Пьера на конских состязаниях. И как он ей салютовал? После празднества он подошёл к ней, а она сделала ему выговор. В ответ на это он попросил у неё разрешения встретиться с ней.

— Это было безумием с моей стороны. Я должна была бы отказаться, не поощрять этого мальчика. Но откуда же я могла знать? Он был у меня раз и ещё раз. Но он не хотел встречаться с моими друзьями. Он прятался от вас, Жак.

Жак не мог прийти в себя от изумления. Он не узнавал своего брата. Этот наглый кутила, любивший исключительно атмосферу кулис…

— Может быть, я не так виновата, все знают, до чего я люблю моего мужа. Но ведь Жоржа никогда нет, он постоянно занят. Пьер отвлекал меня от мыслей, которые преследуют меня, когда я жду Жоржа. Он был так молод, такая в нём была свежесть…

Тут она, должно быть, заметила, как что-то промелькнуло в глазах капитана, и оттого она воскликнула с возмущением:

— Ах, не думайте этого! Пьер был для меня только милым товарищем, приятелем, вот в этом-то и горе.

Жак был готов поверить всему, чему угодно, но всё-таки он не мог не сделать некоторых возражений. Кое-что как-то не вязалось. Жизнь, которую вёл его брат? Актрисы? Даже тот факт, что он никогда не появлялся на улице д’Оффемон?

— Я, например, вспоминаю одну мелочь, я тогда не придал значения, я не обращаю внимания на то, что говорит Маргарита, но она мне рассказала, что она как-то звала его к вам сыграть в покер, и Пьер отказался, и даже довольно грубо.

— Какой ребёнок! Какой ребёнок! Хотя в наших отношениях не было ничего… преступного, он боялся, что их тайный и затяжной характер может меня скомпрометировать. Он мог часами рассказывать мне, что он делает для того, чтобы пресечь в корне всякие сплетни. Он доходил до того, что говорил обо мне гадости, чтобы ни у кого не могло зародиться подозрений. Я его часто за это ругала, потому что всё ж таки!.. И главное, чем сильнее он был влюблён в меня, чем больше умолял меня отдаться ему, тем больше он кутил и рассказывал мне об этом, чтобы я чувствовала, что это моя вина и что в моей воле немедленно это прекратить. Актрисы, говорил он, нужны ему, только чтобы отвлечься; ценой он не стеснялся, потому что хотел, чтобы авантюры его были скандальны и его связи были известны всем. Меня даже часто беспокоили его траты. Он отвечал мне, что выиграл на скачках. Он знал толк в лошадях.

Жак согласился с этим. Он тоже знал толк в лошадях, что не мешало ему, однако, уйму проигрывать. Брат был непохож на него. Рассказ продолжался: словом, Пьер всё настаивал, и невинная связь его больше не удовлетворяла. Десять раз, после тяжёлых сцен, Диане приходилось отказывать ему от дома. Но в последний раз он вёл себя так наступательно, что после этого она действительно не могла его больше принимать. Ей пришлось всё рассказать Жоржу, и Жорж сам принял Пьера. Когда Пьер увидел, что она послала к нему мужа, он понял, что надежды больше нет, и тогда, и тогда…

Диана плакала…

Капитан