Базельские колокола - Луи Арагон

де Сабран был потрясён. Всё объяснилось. А он-то, как грубое животное… конечно, Пьер не мог просить денег у мужа женщины, в которую он был до такой степени влюблён, никто из Сабранов не мог бы так поступить…

Диана сказала что-то сквозь слёзы, чего он не мог разобрать. Она подняла своё прекрасное мокрое от слёз лицо и посмотрела ему прямо в глаза.

— Да, — сказала она, — какой ужас, что я не отдалась этому мальчику. Я должна была понять, что́ это для него значило. Я убийца, судите меня…

Он старался её успокоить. Как она может считать себя виноватой, она любит своего мужа, никого ведь нельзя принудить силой!

— Какой ужас считать связь с женщиной столь важной, что её можно положить на одни весы с человеческой жизнью. Ужас, как и вся эта комедия добродетели и честности, которая разыгрывается вокруг. Ужас, как всё ваше общество, ваша ложь, ваши условности. Бедный Пьеро! Почему я не стала его любовницей!

Жака де Сабран эти слова поразили, как удар. Всё, что он думал о добре и зле, — пошатнулось. Он не мог не согласиться с Дианой, что добродетель — вздор, и в то же время он был ошеломлён необычностью ситуации, в которой очутилась Диана. Какая стойкость! Он был готов думать, как Кристиана, что Диана святая женщина.

Наконец она вытерла глаза, поправила причёску и слегка попудрилась. Потом она сказала ему:

— Послушайте, Жак. Теперь я вам скажу одну вещь, которую я никому не говорила, которую я никому не могу сказать, даже священнику, потому что я потеряла веру и религия не может служить мне утешением.

Он слушал её, весь дрожа.

— Жак, хуже всего то — слушайте, хорошенько слушайте, — что ведь я не пускала больше к себе Пьера, я довела его до отчаяния — слушайте хорошенько, Жак, — потому только, что я его любила.

В сердце Жака творилось что-то невообразимое. После всего — такое признание! Какое доверие! Он оправдает его. Боже, какая нелепая жизнь, всё могло бы так хорошо устроиться. Капитан с удивлением подумал о том, что за всё время он ни разу не вспомнил о брате. Он видел только Диану, он думал только о Диане, о минутах, которые она пережила, о счастье Дианы, о том ударе, который ей нанесла эта смерть. Он старался представить себе жалкий труп, за которым он пришёл в этот дом. Невозможно! Диана была здесь, рядом, она сняла обручальное кольцо. Все последние минуты свидания прошли в каком-то тумане. Он слышал свой собственный голос, который, уже у дверей, в четвёртый раз повторял: «Я пошлю вам Маргариту, она будет ухаживать за вами», и он очутился на улице. В голове у него был сумбур. Он пересёк парк Монсо, прошёл по авеню Фридланд, к площади Звезды. «Аксьон франсез» в киоске около метро вдруг привела его в совершенное бешенство.

Он переменил свои политические убеждения.

IX

В четверг господин Блэн с удивлением увидел в дверях своего магазина на улице Мира Кристиану де Неттанкур в костюме сиреневого цвета. Она заговорила с ним как ни в чём не бывало и заметила, что уже целую вечность не видела мадам Блэн. Он что-то начал бормотать о здоровье и хозяйственных заботах мадам Блэн, но Кристиана очень тактично пропустила всё мимо ушей и продолжала:

— Я ведь сама исчезла с горизонта: есть вещи, которые приближают к церкви, и я в течение некоторого времени жила отшельницей, под руководством аббата Гавриила, нового викария святого Фомы Аквинского.

Господин Блэн пролепетал что-то насчёт величия католической веры, но госпожа де Неттанкур со свойственным ей великодушием не стала развивать этой темы.

Она вынула из сумочки старинное кольцо и показала его господину Блэну.

— Я, конечно, могла бы отдать его починить ближайшему ювелиру, — сказала она, — и это с моей стороны бесцеремонно — тревожить вас, чтобы подобрать розочку, тут одной не хватает, и вставить топаз, который выпал в середине. Вот он. Но мне было очень неприятно отдать это кольцо в руки первого попавшегося ювелира. Это подарок Людовика Пятнадцатого одной из прапрабабушек Эдуарда — Селине де Серизи, которую он держал у себя взаперти в своём Оленьем парке, перед тем как отдать её за одного из Неттанкуров, гвардейского капитана. Вы меня понимаете? Говорят даже, что брак был заключён in extremis 33 и что Неттанкуры, потомки старшего из детей Селины де Серизи, может быть происходят от Карла Великого…

Генеалогические познания господина Блэна заставили его на минутку в этом усомниться. Потом он подумал, что Кристиана вовсе не ему должна была бы всё это рассказать, а Леону Доде, который, может быть, тогда прекратил бы свою кампанию. Тем не менее он обещал реставрировать кольцо, как будто дело шло «об историческом замке». Они оба рассмеялись.

— Ну, до свиданья, cher monsieur, и обязательно передайте мадам Блэн, что я жду её звонка. Мне надо ей кое-что рассказать.

После чего она ушла, и что же оставалось делать господину Блэну? Он так и объяснил госпоже Блэн.

— И ты сказал, что я позвоню?

— Гм, не то чтоб положительно обещал… но мне кажется, что как-то неудобно…

— Ты с ума сошёл. Я не обязана делать ей авансы.

— Но она говорит, что ей надо тебе кое-что рассказать.

— Ну и что же?

— Ну, а я думал… — Рука господина Блэна показывала на груду газет, которые госпожа Блэн покупала каждый день с тех пор, как началось это дело. — Я думал, что тебе, может быть, будет интересно…

— Интересно? Какое отсутствие чувства собственного достоинства!

В пятницу утром госпожа Блэн звонила Кристиане, и около пяти часов того же дня дамы встретились у Кардома — в месте для них непривычном. Они обе сошлись на том, что лучше не идти к Румпелю или Жондова, где они могли встретить Мэри Уокер или Милана Поповича. Кристиана около двадцати минут говорила об аббате Гаврииле. Это был Лакордер, Флешье и святой Августин одновременно. Двадцать шесть — двадцать семь лет. На днях у него исповедовались княгиня Броглийская и одна высокая персона из политического мира. Возвращение персоны в лоно католической церкви, вероятно, скоро станет сенсационной новостью, но пока, пожалуй, не следует называть его имени…

— А как поживает ваша дочь? Пришла ли она в себя после всех этих волнений? — прервала её госпожа Блэн, как всегда точно выражавшая свои мысли.

Кристиана вздохнула:

— Вы знаете, что мы вызвали на консилиум Поцци? Хотят избежать операции. Диана ведёт себя изумительно. Господин аббат Гавриил мне так и сказал: «Ваша дочь святая