Записки времён последней тирании. Роман - Екатерина Блынская

время, когда его ничто не трогало. Он работал, играл новые роли, приезжал тихонько к Кузе, возвращался домой, где располневшая Тамара варила борщи и супчики, пекла дивные пироги с вишенками, учила маленькую Виву проситься на горшок и весело делала ей «тигра», растопыривая пальцы на руках.

Как – то в очередную встречу с Кузей, Платон почти что забыл, что вёл другую жизнь и успокоительно потрепал старую любовницу по нарощенным пепельным кудрям.

– Эй! Послушай! Ты здесь не для прелюдий, а для дела… – взвизгнула Кузя.– Так хватит сидеть за столом, жрать вино и смотреть балет. Идём в спальню!

Кузя любила спокойствие… Если и где располагаться, то в своей постели, а не где- то там. Она уже немолода и не может себе позволить предстать перед Платоном в расхлябанном виде. Да ещё и гасила свет.

– Можешь представлять меня, кем хочешь. Мне всё равно…

Платон только горько улыбался.

– Тогда зачем тебе нужен именно я? У меня вроде бы нет особого таланта удовлетворять твои прихоти.

– Мне нужен ты весь.– отвечала Кузя.– А секс это лишь ещё одна чёрточка в тетради, куда я заношу необходимую информацию. И без неё твой портрет и твоё описание будет неполным.

Платон уже выехал за МКАД. Телефон загудел вибровызовом и вывел его из тупого сосредоточения.

– Папа! – звонила Вива. – Папочка!!!

Она плакала в трубку.

– Папа я вспомнила! Я нигде не могу найти маминых тапочек с собачками! Папа, она не ушла, её, наверное похитили! Маму похитили! Маму похитили и можно найти её по тапочкам! Позвони в полицию, скорее, пожалуйста!

Платон поймал телефон, выскользнувший из рук.

– Ннну… тебе приснилось… Почему ты не спишь? Анжела пришла к тебе? Ты одна?

– Она здесь! Папочка, я тебе говорю!!!

– Этого не может быть. Никому бы в голову не пришло похищать твою маму. Это зачем? Всё пройдёт, она вернётся, всё пройдёт, Вива… Спи, дорогая, я скоро приеду.

Платон выключил телефон. Опять эти чёртовы тапки! Что теперь? Вива тотчас же с этими тапками позвонит в полицию и расскажет, что мать в них… ушла в них… а ещё она начнёт говорить это Анжеле…

Платон вырулил с эстакады и остановился на обочине.

– Так… так… нужно вернуться… Я всё равно их не найду. Но они теперь улика. Я их не найду и чёрт с ними.

Платон завёл машину.

Пошёл сильный дождь. Дворники за стёклами зажужжали, но не двинулись с места.

– Чёрт бы вас побрал! – крикнул Платон и вышел из машины.

Его накрыл дождь. А вместе с дождём, под визг, вызванный ужасом в голове, мгновенным ужасом, что-то толкнуло одновременно сразу во всё тело, сделав его лёгким и подвижным, способным к перемещению.

***

Кузе не спалось в эту ночь. Она яростно вспоминала, как была несчастна в своей семье, где отец постоянно изменял матери, где её, единственную дочь и наследницу пытались вырастить хорошей девочкой и как она изо всех сил старалась оправдать любовь родителей. Как будто она была рождена для системы Станиславского и только по ней могла бы жить.

Она хотела бы, чтобы жизнь её была похожа ни сияющий голливудский фильм, а получалось какое – то « Сказание о земле Сибирской» Полное несоответствие внутреннего и внешнего.

Любовь к Платону обладала исцеляющей силой, как нечто, способное удержать от чего-то более вредного. Но да, она пришла несвоевременно.

Со старостью напрасно воевать. В сорок ты уже отцвела, в пятьдесят обвисла, а в шестьдесят начинаешь стариться назло природе и самой себе.

Но в это время внутри всё ещё гремит, булькает и клокочет. Одним словом, жизнь продолжается вне материальной оболочки.

В темноте, через стекло, теневые ленты плясали на стенах. Шёл дождь. Висело под потолком тревожное молчание. Кузя включила лампу и взяла зеркало.

Если поджать губы, вытянуть подбородок и напустить на щёки волосы можно ещё казаться на… сорок пять…

Со стены смотрела яркая красавица в белом тюрбане, чем-то напоминавшая молодую Софи Лорен. Это была Кузя в двадцать три.

– Я не Кузя… Я Елена… И я хочу умереть молодой… – сказала Кузя зеркалу и отбросила его прочь.

Телефонный звонок напугал её до пульса в ушах. Она схватила телефон. Звонила Анжела.

– Елена Дмитриевна! Простите… Извините, бога ради, я хотела спросить… Платон не у вас?

– Нет, не у меня. Чего ты, чокнулась, Маркиза Ангелов? Ты знаешь, который час?

– Тут такое дело… тут с Платоновой дочкой проблема… Она вечером ушла в кино и её всё ещё нет.

– Ну, звони в милицию! Тьфу ты, полицию!

– Я бы позвонила… но я хотела начала Платона разыскать. А он не отвечает на телефон.

– Может, он тебе не отвечает? Сейчас я ему позвоню.

Кузя заволновалась. От волнения у неё по – старчески пересохло во рту и немного затряслись руки.

Действительно, телефон Платона не отвечал. Шли длинные гудки.

Кузя набирала ещё и ещё, пока на смену гудкам не пришло сообщение о том, что телефон абонента выключен.

В постели заворочался и беспокойно застонал во сне Димочка.

– Что- то случилось… – подумала Кузя и набрала Анжеле.

– Куда он поехал? – спросила она резко.

– Я…я не знаю… Он не сказал. Он меня попросил прийти домой, пока Вива была одна. Мы провели с ней день и ночь, потом она ушла в кино… Я сидела, ждала, её не было. И его нет. Их обоих нет! Что делать!

– Я позвоню утром… в любом случае, нужно выждать сутки. Милиция нас пошлёт.

– Полиция.

– Да ну вас! – выругалась Кузя.– Жди и не нервничай. Я не буду отменять репетицию, я… займу второй состав.

– А Платон? – прошептала Анжела.

– Порепетируем сцены без Платона.

– А если…

– Анжела! Молчи! Не должно быть никакого « если». – крикнула Кузя и положила трубку.

– Если!!! Отыграете премьеру и тогда хоть сдохните!

XVII

Роскошные ложа прислал мне Отон. Картибулы прислал Серен. Нерон привёз ввечеру целую карпенту серебряной посуды, которую мы с рабынями радуясь, разгружали.

В триклинии появились ковры и занавеси. Мне украсили окна слюдяными плашками. На это приходил смотреть местный эдил с толпой трибунов. Мои соседи и их жёны так -же любопытствовали.

Пиры я должна была давать три раза на неделе, исключая лишь праздничные дни, которые мы праздновали вместе с Нероном. Поселив меня в Доме Чаш, Нерон изменил матери. Он сделал меня табулой, на которой начертал язвительные укоры своей погубленной юности. Амбиции Агриппины перешли все пределы. Теперь она радовалась, что Паллант, подобно Клавдию, будет править вместе с ней. Не Нерон, но Паллант. Причём, находящийся на нижнем месте ложа Паллант, вольноотпущенник и богатей, сравнился с августианами.

К концу Марсова дня, в середине лета, перед праздником малых Квинкватрий, как обычно мы воссели за пиршество. Праздновали рождение Марка Отона.

Нужно сказать, что до моего приезда ещё, комнаты в доме были расписаны и выложены раковинами южных моллюсков. Теперь Нерон приказал покрыть потолок в спальне пироповыми плитками так, чтобы они отражали нас. Ему нравилось так- же, что окна, выходящие во внутренний двор из таблиния, во время заката окрашивали комнату в нежный пурпурно – розовый цвет. Он приказал, чтобы всегда рядом с ним в эти моменты была лютня и золотой плектр, которые я берегла для него в сундуке.

Итак, не взирая на стародавние обычаи быть скромными, все семеро ребят, что были в тот день со мною на пиру, нанесли еды и питья.

Пригласили и музыкантш с танцовщицами, и мима Криспина, широкоплечего красавца, который часто гулял вместе с Нероновыми друзьями и им самим. Корзины с жареными дроздами, ягнятиной, осетриной, потеющей янтарным жиром, кувшины с гарумом, всевозможные фрукты из-под храма Геркулеса, лучшие в городе, персики, черешня, украденнная из парка Валерия Азиатика, гусятина, устрицы, сыры, печень, специи: всё было приготовлено уже заранее и теперь украшало наш пир. По углам, как только смерклось, зажглись лампионы, тихая музыка сопровождала ужин и витиеватые движения танцовщиц