108 ударов колокола - Кэйко Ёсимура

так вышло, что он не обратил внимания на грубость друга, его странные разговоры о деньгах, споры и тех подозрительных типов, от которых нужно было держаться подальше, чтобы не пострадать? Разве можно слепо доверять такому человеку? Сохара вспоминал историю их дружбы, проведенное вместе детство: вот они возвращаются домой после уроков, обхватывают руками ствол огромной черной ели, росшей напротив школы, а вот сидят на скалах и удят рыбу. Он видел перед собой раздраженную улыбку ребенка и татуировки взрослого мужчины с копной желтых волос. Он помнил, как в газетах появились опознавательные снимки, на которых Ямада выглядел постаревшим и огрубевшим. По телефону друг сначала понижал, а потом повышал нетрезвый голос, полный досады из-за того, что он так ничего и не добился. И все же Сохара знал, что несмотря на все эти обстоятельства, он не мог поступить иначе и никогда ни в чем не отказал бы Ямаде. Он готов был простить другу все, потому что понимал причину его раздражения, когда тот принимал деньги или подарки, будь то в магазине, ресторане или в гостях. Если Ямаде нравилась какая-то вещь, и он решал, что она ему нужна, то просил ее без промедления, не колеблясь ни минуты: он заслужил ее! Сохара помнил, как Ямада, получив сдачу в магазине, клал ее себе в карман. Он делал это с наглостью человека, осознающего свою неправоту, но делающего это на другом, более значимом основании. Из-за трудностей и лишений, выпавших на долю Ямады в детстве и юности, все вокруг стали его должниками. Теперь, что бы с ним ни случилось, он мог получать, не давая ничего взамен; наслаждаться жизнью, не прилагая усилий; одерживать победы, избегая поражений.

В Ямаде Сохара видел прежде всего отчаяние человека, который всю жизнь стремился исправить чужие ошибки. Он тщетно пытался избавиться от тяжелых воспоминаний детства и преодолеть неспособность взрослых указать ему верный путь. По сути, у него не осталось иного выбора, кроме как учиться на собственных ошибках.

Когда несколько месяцев назад Сохара получил письмо со словами «Я в беде», он понял, что на самом деле нет никакой разницы между мальчиком, с которым он дружил в школе, и мужчиной, которым стал Ямада. В детстве с ним тоже постоянно случались неприятности, он тоже нуждался в деньгах, просто тогда он тратил их на сладости и воздушные шары, а теперь – на азартные игры и женщин. Даже когда удача была на его стороне, Ямада упускал ее. Он постоянно начинал жизнь сначала, уничтожая прошлое ради чего-то нового.

– В этом есть и моя вина, – пробормотал Сохара.

Наступал вечер тридцать первого декабря. Новый год приближался. Этой ночью корабль Токи причалит к острову.

– Разве это твоя вина, Мамору? – спросил учитель Каваками. – Ямаде всегда было трудно, с самого детства. Ему не хватало сил, в том числе и из-за таких родителей. Но он ни разу даже не захотел найти эти силы. Он не сумел защитить вашу дружбу и твою дочь…

– Нет! – тут же перебил его Сохара. – Он не знал о Токе!

Когда Ямада попросил Сохару одолжить ему денег, тот не стал рассказывать, для чего ему нужны сбережения. Сохара также умолчал о том, что его дочь учится в университете и собирается поехать в Италию. Для Ямады это были отголоски отдаленной, привилегированной жизни. Учитель Каваками кивнул с задумчивым видом и посмотрел на остывший чай в чашке.

– Ямада не подлец, – сказал Сохара. – Я уверен, что каким бы негодяем он ни был, если бы он знал о Токе и о том, как много эти деньги значат для нашего счастья, он никогда бы не взял их.

Учитель Каваками посмотрел на человека, который когда-то был его учеником, и понял, что Сохара никогда не утратит веру в людей. Он всегда будет искать способы исправить то, что другим кажется окончательно испорченным.

– Сам посуди, Сохара, – сказал старик ровным голосом, разворачивая письмо. – Ямада признается, что он негодяй и вор. Эти слова выдают его уверенность в том, что он сможет избежать наказания.

Сохара, конечно, был в полном смятении из-за случившегося, но мысль обратиться в полицию даже не пришла ему в голову. Он понимал, что это не принесет ничего, кроме дополнительных страданий. Ведь даже если они найдут Ямаду, скорее всего, денег при нем уже не будет. Сохара, конечно, мог отправить его в тюрьму или продлить срок его заключения, в случае если Ямада вновь угодил туда. Но это не только не облегчит его страданий, а расстроит еще больше.

– Выходит, ты не собираешься ничего предпринимать? – спросил учитель, впрочем, уже зная ответ на этот вопрос.

Сохара медленно покачал головой, и учителю захотелось протянуть руку и погладить ученика по голове, как он иногда делал в классе лет пятьдесят назад.

– Мы как-нибудь справимся, Мамору…

Теперь старик протянул руку и сжал ладонь маленького Мамору. Сохара склонил голову и расплакался, а Каваками показалось, что стол сделался похожим на бескрайнее море, обступившее остров.

– Мамору, не бойся, мы тебя не бросим.

И все же Сохара не осмеливался признаться учителю, что больше всего его терзала еще одна мысль, которую он тщетно пытался отогнать, – мысль не только о дочери, но и о мучительном чувстве собственной никчемности, расточительности, презрении к себе и ко всей своей жизни. Сохара, не произнося ни слова и не признаваясь в этом даже самому себе, вспомнил каждую покупку, сделанную для жителей острова. На самом деле все эти вещи были ему не по карману: новые трубы, разноцветные гирлянды лампочек, яркие краски. Он вспомнил, как ночами перекрашивал ограды и чинил сломанные вещи.

Ему было горько осознавать, что, возможно (и даже наверняка!), эти подарки, которые он с упорством продолжал дарить изо дня в день, на самом деле никому не были нужны. Он делал это из тщеславия, из желания ощутить свою значимость для окружающих, хотя они об этом не догадывались и, скорее всего, даже не хотели всего этого. Утром, поднимаясь на вершину спящего вулкана и спускаясь обратно в деревню, Сохара размышлял о том, как тщательно он все эти годы рассчитывал семейные расходы. Каждый месяц он покупал особый клей и фосфоресцирующую краску, чтобы расцветить потолки детских спален звездами, починить рамки, украсить электрические столбы и укрепить ступени лестниц. Осознание тщетности и бессмысленности собственной жизни причиняло ему глубокую боль.

– Репетиция, – прошептал учитель Каваками.

– Что? – спросил Сохара, поднимая залитое слезами лицо.

– Репетиция, Мамору! Слышишь? Началась новогодняя репетиция.

Сохара смахнул слезы и прислушался. Действительно: вдалеке послышались мягкие, размеренные удары