Повести и рассказы - Амирхан Нигметзянович Еникеев

– Побеспокоили! – и очень громко добавил: – До свидания!

– До свидания, до свидания! – ответил папа, провожая их.

Когда он вернулся, мы все несколько минут сидели молча, не зная, что думать обо всём этом. С одной стороны, опасаться вроде нечего, только на работу погнали, а с другой стороны – страшновато, а что если домой вовсе не отпустят, что делать будем?! Наконец, папа заговорил первый:

– Ладно, не время сидеть, повесив голову. Мама, надо приготовиться.

Мама, тяжело вздохнув, встала со своего места:

– Хорошо, если только на три дня будет!

– Если только дорогу чистить, то три дня даже много. Сколько сейчас времени?

– Половина девятого, – ответила я.

– Ещё успею два раза прочесть Рэкэгэт-намаз[41]… Поспешим. Надо явиться пораньше указанного времени.

– А что я должна приготовить? – спросила мама.

– Не забудь положить мясо жеребёнка, а про остальное сама решай.

Мы с мамой вышли на кухню.

Когда я через какое-то время вернулась в комнату, папа на ковре расстилал намазлык[42].

– Что нужно, дочка?

– Саквояж хочу взять.

– Какой саквояж? – удивился папа.

– Тот, который ты всегда берёшь в дорогу… еду сложить!

– Эй, безголовые, безголовые! – насмешливо сказал папа. – Я ведь еду не к московским богачам за товаром!.. Всё положите в складной мешок, слышите, в складной мешок!

И такой нашёлся… Мясо, масло, чай, сахар, два батона хлеба, мыло-полотенце, новые носки – всё это сложили в холщовый мешок с верёвочкой и, затянув её, завязали. За эти полчаса папа приготовился: надел старый бешмет, старую шапку, сапоги с прибитыми подмётками, вместо пояса повязал зелёную верёвку.

Перед выходом сели, прочли молитву, затем мама поспешила одеваться.

– Ты куда? – спросил папа. – Не надо, мама, ведь не в Сибирь отправляют.

– Хоть немного да провожу, – сказала мама жалобно.

– Говоришь, немного?.. Если немного, то можно, – сказал папа, как бы пожалев её.

Они ушли, и мы остались только вдвоём с Сабирой. Интересные дела!.. Невольно вспомнились папины прежние отъезды (в своё время он ездил в Москву, в Петербург, даже в Варшаву). А в каком виде уезжал?! Накануне отъезда он ходил в баню, подравнивал усы и бороду. Одевался в специально сшитый у петербургских мастеров самый лучший свой костюм-тройку; в кармане жилета были золотые часы с цепочкой, на пальцах – золотые кольца. Летом он уезжал в лёгком бостоновом пальто, зимой – в шубе, подбитой мехом. А на вокзал его доставляла хорошая лошадь, запряжённая в пролётку с колёсами на резиновом ходу! Вот такие его отъезды и возвращения были для нас праздником, потому что, куда бы папа ни ездил, он никогда не возвращался без подарков для нас… Когда это было?! Можно сойти с ума от того, что так быстро вдруг изменились времена! Ничего не поделаешь, говорят: от судьбы не уйдёшь. Только всё равно тяжело, на душе тревожно, и даже дом наш, опустев, загрустил. Не только я, но и Сабира опечалилась.

– Так жалко дядю! И почему я не сказала, что я поеду вместо него.

– Брось, глупая, в такое опасное место! – сказала я ей удивлённо.

– Чего бояться, кого?

– Там же только одни мужчины.

– Мужчины пусть сами меня боятся, – заявила Сабира, расхрабрившись. – У-у, я этих мужчин!

Я невольно рассмеялась:

– Поджарила бы и съела, наверное!.. Да разве тебя папа отпустил бы?

– Это верно, разве отпустил бы?!

В такой день и в такой момент не знаешь, за что взяться… А надо – нужна какая-то работа и движение – без этого тревогу в душе не успокоить. И Сабира, похоже, поняв это, походила туда-сюда, затем, войдя ко мне сказала:

– Давай хотя бы бельё постираем.

Конечно, это же работа, но я взглянула на свои руки: что-то мне не захотелось портить их горячей мыльной водой… Остроглазая Сабира тут же заметила это:

– А что, сегодня день посещения Салиха-абый?

– И что?

– Музыкальные пальчики покраснеют ведь, барышня!

– Чертовка, ведьма, злодейка! – мгновенно вспыхнув, ответила я ей. – Ну, язык твой я выдерну!.. Давай вытаскивай бельё, стирать будем!

– Ладно, ладно, детка, не кипятись, – тут же стала успокаивать меня Сабира, – я ведь понимаю, всё понимаю… ты мне только помогать будешь, хорошо?

Итак, мы принялись за работу: Сабира стала разбирать бельё, а я принесла дров и воды. Мы разожгли плиту, и тут вернулась мама. Настроение у неё было вроде неплохое. Мы принялись расспрашивать её, докуда проводила, что видела.

– Только до перекрёстка у Сенного базара, – сказала мама. – Столько народу они нагнали, среди них много почтенных людей. Они группами, как на гает[43], пошли в сторону стансы[44].

– Хвалу не возносили? – спросила Сабира.

Мама в ответ на шутливый вопрос Сабиры сердито произнесла:

– Напрасно взялись за это дело! Когда провожают кого-нибудь, и пол не метут, и бельё не стирают, пора бы знать это.

На этот раз Сабира промолчала. Только, надавливая изо всех сил, начала стирать. Я же в маленьком корыте постирала свою всякую мелочь, берегла руки.

А к вечеру в известное время пришёл Салих. И вот совершенно необычное явление – он вошёл, смеясь. Я очень удивилась этому.

Подойдя ко мне, он перестал смеяться и очень вежливо спросил:

– Как настроение, Гуляндам?

– Спасибо! А ваше?

Он снова начал потихоньку смеяться. Я его спросила:

– Что случилось, почему смеётесь?

И только отсмеявшись своим обычным смехом, он начал рассказывать:

– Когда шёл к вам, я увидел нечто забавное: пожилой извозчик (Салих опять немного посмеялся), да… вот, подняв ворот тулупа, стоя во весь рост в санях-розвальнях, вовсю размахивая вожжами, несётся вдоль Московской улицы. За его спиной сидит один мусульманский дяденька. Быстро бегущая лошадь, добежав до забора, видно, немного резко повернула – тут этот дяденька и вывалился из саней. А извозчик, не заметив этого, гонит и гонит лошадь. Прохожие со всех сторон кричат ему: «Эй, Гыбад, ты же ездока потерял!», а тому и дела нет, не оборачиваясь, продолжает нестись… вы только представьте (он снова начал смеяться), этот дядя только, доехав до места, которое ему указали, остановил лошадь, обернулся и увидел, что пассажира нет, пассажира ветром сдуло! Ну не правда ли забавно?!

Забавно, конечно, но я не смогла смеяться. И только спросила:

– А тот выпавший дядя побежал за ним?

– Куда ему бежать? – ответил Салих, вытирая батистовым платком глаза и лоб. – Он, бедняга, круглый, толстый человек, который как таракан в муке, утонул в сугробе. Кто-то его вытянул оттуда! – Салих вдруг посерьёзнел, огляделся по сторонам. – Извините, а где ваш папа?

Я засомневалась: сказать или нет? Признаться, что его отправили чистить дорогу – это стыдно. Поэтому