Повести и рассказы - Амирхан Нигметзянович Еникеев

– Папы нет пока.

– Ну тогда он успеет подойти к концу нашего урока, – с улыбкой произнёс Салих.

– Не знаю, он сегодня, возможно, и не вернётся, его ведь на работу отправили.

– Ах, вот как?! А куда, на какую работу? Ладно, можете не говорить.

– На плохую работу, – смутившись, быстро ответила я.

Салих, глядя прямо мне в глаза, пожал плечами:

– Работа бывает тяжёлая. Даже грязная бывает, а бывает ли плохая? Никогда не слыхал, Гуляндам!

– Как же… очищать железную дорогу, по-вашему, это хорошая работа?

– Тяжёлая работа, особенно такому непривычному человеку, как Ахметжан-абый.

– Вот именно, даже не посмотрели, что это пожилой человек.

– Вот оно что!.. Видно, так оно нужно было, иначе было невозможно… Но вы сильно не переживайте, Ахметжану-абый не будет слишком трудно в коллективе, несмотря на возраст, он ведь здоровый человек!

Я не ответила, мне хотелось поскорей закончить этот разговор. Но, оказывается, Салих не всё сказал.

– Знаете, Гуляндам, – продолжил он после некоторого молчания, – в городе очень тяжёлое положение! Продуктов нет, топлива нет, дороги разрушены. Мы много ходим и многое видим. Школы, лазареты не отапливаются, а там ведь раненые солдаты лежат. Известно, что новая власть хоть как-то старается облегчить эту тяжёлую ситуацию. Но ей нужна помощь народа, понимаешь ли, Гуляндам?

Конечно, очень понятно, особенно, когда Салих-абый всё так разъяснил, только мне не хотелось больше продолжать разговор об этом. Поэтому я ограничилась только тем, что сказала:

– Понимаю, Салих-абый!

– Вот и хорошо! Ну так, моя красавица, что будем делать, учить урок или отложим?

– Нет, зачем откладывать? – ответила я. – Я ведь вас сегодня весь день ждала.

– Даже так?! Тогда садимся!

На этот раз он первым сел за пианино, но не спешил играть. Повернувшись ко мне, произнёс тихо, словно какую-то тайну:

– Гуляндам, я сегодня принёс вам нечто удивительное.

– А что это?

– Не спешите, сейчас узнаете… Но сначала мне хотелось бы сказать следующее: до сих пор мы играли только народные песни, то есть играли песни неизвестных авторов. А сегодня я вам сыграю две мелодии известного автора.

– И такие есть?

– Есть такие! Одну из них вы должны знать. Созданный Загидуллой-абый Яруллиным «Марш Тукая». Ма-арш! – понимаете?

– Знаю, даже слышала.

– Он очень быстро распространился среди народа. Мы тоже его часто играем.

– Загидулла-абзый и сам вроде играл в вашем оркестре, не так ли?

– Да, вначале играл. Его можно считать первым музыкантом театра «Сайяр». Это человек, который общался с Тукаем, с Галиаскаром-абзый, с Кариевым. А кроме того, это человек, научивший меня впервые нажимать на клавиши рояля. Мой первый учитель!

– Вот как? И давно это было?

– С тех пор прошло много времени.

– Вы сами его нашли?

– Вернее, он меня нашёл.

– Интересно, расскажите, пожалуйста!

– Если рассказывать, то это займёт много времени, – сказал Салих, потерев лоб, – короче, было так. Когда я был мальчиком, мои пальцы не знали покоя. Тётя купила мне маленькую гармонь – и я каким-то образом легко научился её растягивать. А к её мужу, вы его, оказывается, знаете, Шигап Ахмеров – держатель библиотеки, постоянно ходили писатели, поэты. В их числе Загидулла-абый тоже частенько бывал у нас. Я, естественно, в их присутствии не позволял звучать моей маленькой гармони. Надо сказать, почему-то я любил, скрывшись от людей, играть в одиночестве. И всё-таки чуткие уши Зайдуллы-абый услыхали-таки, как я, притаившись за хозяйственными постройками, пытаюсь растягивать гармонь! Раз услыхал, два услыхал, а потом позвал меня и велел сыграть перед ним. А я, дурак, упёрся, видишь ли, боялся позора… И сыграл только после уговоров мужа сестры. После этого Загидулла-абый сказал ему: твоего братишку Всевышний наградил очень чуткими пальцами, господин Шигабутдин, с ним надо заняться более серьёзно, чтобы это не пропало. Тот ответил, что они и сами заметили, что в мальчике что-то есть. После этого разговора наш образованный джизни через некоторое время купил по случаю подержанный рояль. «Это для тебя, Салих», – сказал он. Знаете, Гуляндам, такого большого подарка я никогда не получал и не верю, что получу когда-нибудь. Я целыми днями крутился возле этого сверкающего как зеркало, вобравшего в себя, казалось, все волшебные звуки мира, величавого, чёрного трёхногого «стола». Вот в это время Загидулла-абый, помолившись, как перед неким святым делом, начал учить меня нажимать на чёрно-белые клавиши рояля. Можно сказать, каждый день, специально только ради того, чтобы учить меня, безо всякого вознаграждения, приходил этот удивительный человек, душой и телом преданный музыке. Вероятно, я в то время и не понимал, что есть люди, всю свою жизнь и своё сердце посвятившие музыке!

Салих умолк и смутившись от того, что я прямо смотрю на него, повернул голову в сторону. А я не могла не смотреть, потому что в его словах не было ни капли фальши, не было желания возвысить себя – всё очень естественно и просто, потому что музыка для него была настоящей любовью!

– Итак, пожалуй, попробуем сыграть «Марш Тукая» уважаемого Загидуллы-абзый! – сказал он, оторвав меня от моих мыслей!

Однако я, не дав ему начать, спросила:

– А вы Тукая видели?

– Видел, душа моя, видел!

– Когда, где?

– Когда он приходил к нам, к джизни.

– Скажите, пожалуйста, какой он был человек?

– Великий человек был, душа моя!

– Я не поэзию его имею в виду… Говорят, будто бы он был маленький, худенький человек, это правда?

– Правда, но только более высокие ростом люди признательно склоняли головы перед ним, – ответил Салих с лукавой улыбкой.

– Я вас серьёзно спрашиваю, а вы смеётесь, – сказала я немного обиженно.

– Нет, я не смеюсь, – ответил Салих, тут же став серьёзным. – Разве дело в росте, Гуляндам?

– Конечно, нет! Значение Тукая и я уже понимаю. А вам приходилось с ним говорить?

– Вы хотите спросить, разговаривал ли он со мной, не так ли? Но ведь он был много старше меня!

– Всё время вы шутите, Салих-абый!

Однако Салих задумался о чём-то о своём и не ответил мне. Только через некоторое время так же задумчиво произнёс:

– Одно событие я помню очень чётко, Гуляндам! В один из дней мне, наконец, пришлось сыграть перед ним. Конечно же, после долгих уговоров Загидуллы-абзый, иначе сам бы я никогда не осмелился. Потому что он говорил: ведь это специально для Тукая, чтобы он послушал. Ещё и другие гости есть – и они ждут. Это был своеобразный экзамен, иначе не скажешь! Когда играл, я это чувствовал всем своим существом, a он, Габдулла-абый, съёжившись, неподвижно сидел на диване и очень внимательно слушал. Он уже в это время был очень болен…