Базельские колокола - Луи Арагон

Катерина спросила его, как обстоит дело с забастовкой.

— Кончена! — воскликнул он. — Несогласия были только между теми господами и их рабочими. Теперь не осталось ни хозяев, ни фабрики! Борьба прекращается за неимением противников. Человек пятьдесят с той фабрики, нужно надеяться, получат работу. Я, со своей стороны, могу взять к себе тот персонал моего коллеги, который снабжал торговцев Безансона часовыми механизмами. Мне, я думаю, удастся договориться с торговцами, и, как только договор будет заключён, мы начнём работать. Почему бы мне не поставлять товар этим торговцам, нет никаких причин, которые мешали бы этому! Это было бы чрезвычайно удачным разрешением вопроса.

Его короткая речь была встречена всеобщим одобрением. Катерине хотелось пить. «Что вы хотите?» Все остальные пили абсент. Возня с ложкой, сахаром… Ну, ладно, всё равно. «Человек, один абсент!» Она была не прочь немного выпить.

Она чувствовала, что все одобряют довольного собою фабриканта. Жан его одобряет. Она могла бы спорить. Но зачем? Раз он не чувствует вместе с ней инстинктивно весь ужас, всю недопустимость этой истории. Абсент потихоньку дурманил её. А эти разговоры… Одному из стрелявших, самому младшему, как-то удалось скрыться. Родители бежали в Женеву или Аннеси, неизвестно. Жильца, по всей вероятности, выпустят, несмотря на то, что секретарь профсоюза часовщиков был свидетелем того, как он заряжал ружья.

— Ну это уж враки, — говорил лейтенант. — Меня нельзя подозревать в снисходительности к этим людям. Но надо же быть справедливым…

Абсент окрашивал всё в иные тона. Жан машинально покачивал ногой, и это её ужасно раздражало.

В Клюз прибыли прокурор из Бонневиля и судебный следователь. Утром в помещении, где стояли солдаты, занялся пожар. Поджог? Женщина, которой принадлежал барак, говорила, что это по чьей-то неосторожности, но можно ли ей верить? Словом, были начаты три следствия: одно — по делу о стрелявших, два — против неизвестных: по делу об этом небольшом пожаре и по делу о пожаре и разграблении фабрики.

Как? Рабочих отдадут под суд?

Головокружение куда-то уносило Катерину; от улицы шёл полуденный жар. Все эти мужчины вокруг неё, горящие от аперитива щёки… Она уже не отличала Жана от других… от его близких.

Вся жизнь Клюза проходила в разговорах сидящих вокруг стола. Панический страх зажиточных обитателей города за последние два месяца, страх перед красным призраком.

Мировой судья перевёл свои капиталы в Швейцарию. И не он один. И, что говорить, то, что произошло накануне, было действительно страшно. Но так как уже ничего нельзя изменить, то лучше во всём всегда видеть хорошую сторону, и нужно признать, что выстрелы разрядили чрезвычайно напряжённую атмосферу. Раз виноватые в тюрьме, то бунт, как и забастовка, не имеет больше смысла. В Клюзе начнётся прежняя нормальная жизнь. Солдат ещё оставят, но больше для вида… Смеялись над мэром, который накануне вечером исчез из Клюза. Как не бывало!

Катерина больше не слушала. Потом они завтракали с лейтенантом. Это Жан настоял. Он снял две комнаты в гостинице…

К вечеру, когда они остались одни, уже после того как им сообщили все подробности вскрытия, порядок прохождения похоронной процессии, назначенной на завтра, измученная Катерина всё-таки попробовала заговорить о том, что её преследовало с тех пор, как она выпила аперитив.

Эта история с клиентурой, которая перейдёт к конкуренту… Ну и что же? Жан не видел в этом ничего особенного. Разве же это не возмутительно? Возмутительно? Не понимаю.

Значит, он считает допустимым, чтобы всё — забастовка, борьба, героизм и, наконец, убитые — чтобы всё это вело в конечном счёте к централизации клиентуры, чтобы всё это пошло на пользу какому-то хозяину, какому-то…

Жан находил, что Катерина слишком взволнованна. И потом, ведь должны же эти люди вернуться на работу, ведь есть-то им надо. Жизнь должна продолжаться. Как же, по её мнению, всё это должно было бы кончиться? Нет, он решительно не понимал.

Катерина больше всего страдала от того, что она даже не в состоянии объективно выразить свою мысль, свои чувства, — настолько всё было очевидно. Она не находила слов.

И именно оттого Жан удалялся от неё. Он действительно принадлежал к другому миру, это действительно был враг…

Когда он её спросил, хочет ли она остаться на похороны, она отказалась. Вечером они сели в парижский поезд.

XIV

Двадцать восьмого июля один эсер убил царского министра Плеве, 29-го между Жаном и Катериной произошла сцена. Они сидели в небольшом ресторанчике, думая как-нибудь наладить разлезшиеся, точно ветхая материя, отношения. Жить по-прежнему, как тогда, когда они друг друга не знали, было больно, и это делало всё пустым и ненужным. Катерина, правда, не любила Жана, но ведь он был её первым любовником. Она не могла ещё решиться выбрать другого. И она немного боялась, что Жану будет уж очень тяжело, хотя у него не было на неё никаких прав, о чём она ему без конца повторяла.

Бывали рецидивы. Она ненавидела эти комнаты в гостиницах, нелепые парижские меблирашки, куда ходят дамы под вуалетками. Вместе с этими комнатами она ненавидела Жана. Он это чувствовал и страдал от этого. Но ничего не говорил. Они не виделись целых две недели. Потом он попросил её выйти за него замуж. Она готова была заплакать.

Так прошло несколько месяцев. До зимы. Когда она сказала, что накануне изменила ему, он очень побледнел и спросил:

— Вы не хотите быть моей женой, Катерина?

После чего было решено, что они будут друзьями. Он так и не взял обратно своих слов относительно брака. Она стала реже с ним встречаться. Но иногда, когда её брала тоска, она вспоминала о Жане, и он прибегал к ней.

Елена была в Ницце. У неё по вечерам подымалась температура, — опасались, не чахотка ли. Госпожа Симонидзе отправила её на Ривьеру, и каждая копейка, без которой можно было обойтись, посылалась Елене. А потому в Париже жилось очень бедно. Меркюро сделал предложение: как только Елена поправится, они поженятся. Семья Меркюро была вне себя. Интриганка! Иностранка, и выходит замуж за французского офицера!

В этом 1905 году поражение России на Дальнем Востоке, противоречивые слухи о революции наполнили и расширили горизонт Катерины. В этом же году она из девушки превратилась в женщину. Она несколько раз сходилась и тут же расходилась с какими-то юношами, всегда оттого, что, несмотря на радость, которую ей доставлял мужчина, она не могла забыть его жизни, его идей, социального рабства. Исследователь дальних стран, с которым она познакомилась у Бригитты, Девез,