Повести и рассказы - Амирхан Нигметзянович Еникеев

всегда при маме, под её наблюдением. Понятно, что нельзя даже парой слов обменяться. Закончив дело, она, уходя, всегда громко скажет пару слов: «Выздоравливай, барышня, быстрей выздоравливай!» И как будто бы этими словами она пытается сказать: «Он ждёт твоего выздоровления». Когда прошло дней десять после кризиса, я, потихоньку поднявшись, начала ходить по комнате. Уставала быстро – чуть похожу и снова ложусь в постель. Крепко, оказывается, ухватила меня эта безжалостная болезнь, полностью превратив меня в тень! При этом человек – непритязательная душа, как только двинется, упорно будет карабкаться. Вот и я стараюсь.

Карабкаюсь, и день ото дня только сама чувствую, что силы возвращаются ко мне.

Только мне не хватает воздуха, нужен воздух, хочется выйти на свежий воздух. Однако пока об этом даже думать не позволяют. Говорят, что снежная влага мне опасна, пока окончательно не окрепну, совершенно нельзя выходить на влажный воздух. Об этом старый врач, навестивший меня, очень твёрдо предупредил.

А так, по дому я хожу, даже вниз – на кухню спускаюсь. Слушаю шутки Сабиры, когда нет папы, захожу в зал (почему-то мне не хочется попадаться ему на глаза). Разок даже за пианино села, открыла крышку, прошлась по клавишам. Как-то странно зазвучал его голос – некое отчуждение почувствовалось. И пальцы мои, оказалось, утратили прежнюю силу, ловкость, поэтому обиделось, наверное, моё пианино с его чувствительной душой!..

Однако моему пианино долго «обижаться» не пришлось. Мама, услыхав, тут же прибежала.

– Дочка, тебе ещё нельзя, нельзя! – сказала она, взяв меня за мои худые плечи. – Пока забудь его!

– Что забыть?

– Да вот это, говорю… Ещё ухудшится твоё состояние.

– Я и так уже надолго забыла. Музыка не любит, когда её забывают.

– Когда выздоровеешь, дочка, когда поправишься, Бог даст!

– А Салих-абый придёт?

Мама немного помолчала. Затем, не желая ответить прямо, сказала:

– Ты и сама теперь хорошо играешь, дочка!

– Но ведь наши уроки не закончились ещё.

– Они теперь отменятся.

– Почему?

– Мы с папой решили, что так надо.

– Но у меня у самой никто ведь не спросил!

– О дитя! – сказала мама печально. – Разве ты была в том состоянии, когда возможно спрашивать?!

– В таком случае надо было подождать моего выздоровления.

– Это ведь, дочка, дело родителей! Господина Салиха в качестве учителя папа сам пригласил, а когда время пришло, сам же ему аккуратно сказал.

– Что сказал?

– Поскольку наша дочка Гуляндам в таком состоянии, мы не смеем вас дальше задерживать. Вот так, соблюдая приличия… тут же твой папа заплатил причитавшиеся учителю деньги.

– Стыд, стыд! – воскликнула я с горечью и тоской.

– Стыд? Для кого стыд? – сказала мама, начиная сердиться. – Ты полтора месяца была в постели, моментами на волосок от смерти была, мы с папой неделями не отходили от твоего изголовья… А из-за кого? Ах, вот что оказывается!..

Мама задела очень тонкую струну моей души. Я даже ни слова не смогла сказать в ответ. Сидела молча, закрыв лицо руками.

Мама смягчилась:

– Конечно, господин Салих – хороший музыкант и тебя многому научил, но из-за молодости он начал отходить от своих прямых обязанностей. Мы же не поручали ему готовить из тебя певицу.

Тут я не захотела молчать. То, что мама сама уже давно слышала, наконец, я решила сказать сама.

– Да, я в «Восточном клубе» пела, но это не значит, что я буду артисткой. Там было много таких, как я, любителей.

– Теперь уже и сама не отрицаешь! – сказала мама, тяжело вздохнув. – Эх, дочка, дочка! А какой результат получился?.. Нет уж, нашу единственную дочь мы не хотим терять – пусть господин Салих нас извинит!

– Но ведь он не виноват в моей болезни!

– А кто заманил и привёл?

– Ах, мама, зачем ты так говоришь?! Ты же сама разрешила!

– Я не разрешала тебе выходить и петь на холодной сцене.

– Ну, а его-то вина какая?! – сказала я, наконец, заливаясь слезами.

Мама по-настоящему испугалась.

– Гуляндам, детка, остановись, хватит, – сказала она, обеими руками прижав мою голову к груди, тебе нельзя так расстраиваться, слышишь? Давай закончим, не будем больше говорить, что было – то было, остальное пусть будет по Божьей милости!

…Я долго не могла успокоиться. Оказывается, так много накопилось у меня на сердце. Бессилие, слабость, неизвестность, невысказанные слова и невозможность сказать их – всё это вылилось в горькие горячие слёзы. Была бы я здорова, может быть, я и сдержалась бы, а теперь, давай, пусть льются! Когда я стала успокаиваться, мама меня осторожно подняла с моего места и проводила до моей комнаты. Приведя в порядок мою постель, велела лечь.

– Вот так, спокойно ложись, дочка! – сказала, накрыв меня одеялом. – Пусть тебе не станет хуже…

Однако она не спешила уходить. Немного подумав, села у моего изголовья и терпеливо начала разговор:

– Доченька Гуляндам! Раз уж заговорили об этом, мне тебе вот что хочется сказать. Только ты не переживай, лежи и слушай!.. Сейчас в мире тревожное время, дочка. Войны опять усиливаются. Говорят, с Урала некий Колчак готовит нашествие на красных. Говорят, Уфа уже взята… С юга генерал по имени Деникин будто бы начал наступление. То ли выживет эта власть, то ли нет – Бог знает… В городе ходят ужасные слухи, усилились обыски, аресты, людей постоянно сортируют. Папа твой уже больше года сидит без источника заработка, жить стало намного труднее, дочка. Своё состояние только сами знаем… Если бы ты даже не заболела, пришлось бы прекратить уроки музыки. Знай, у нас есть более важные заботы. Теперь только надо у самого Бога просить благополучия и терпеливо ждать, когда времена успокоятся…

Поэтому, Гуляндам, хочу тебе сказать: забудь пока всё, забудь!.. Не трави свою душу, не ломай голову ненужными мыслями. Будем просить Всевышнего Создателя, дочка!.. Очень ты нас напугала, дочка, очень напугала… Как говорят, это не шутка, очень опасно ты заболела… а теперь спокойно ложись, детка, постарайся заснуть, сон очень полезен тебе!..

Мама через одеяло погладила мои ноги и руки и встала с места… А я закрыла глаза, не для того, чтобы спать, – закрыла, чтобы больше ничего не слышать. Хватит уже, хватит! Силы опять стали покидать меня, и температура вроде немного поднялась, но мне больше не хотелось её измерять.

Да, вот так, повелев мне всё забыть, мама вышла. Забыть?! Такое возможно?.. Сердце ведь не может перестать биться!.. С каждым ударом, что только в душе не происходит! Что только!

…А Салих не придёт, нет, не придёт уже. Наверное, говорит: «Я больше не нужен в этом доме»… Ещё когда он начал только приходить к нам, он мне как-то сказал: «Я для Ахметжана-абый только лишь