Базельские колокола - Луи Арагон

карточку, как будто происходил какой-то светский приём. Ведя женщину под руку, он подошёл к Катерине. У женщины были чёрные волосы и трагическое выражение лица. Очень красивая. Рука человека в перчатке, маленькая для мужчины, легла на руку Катерины. Женщина увлекала её за собой, говоря певучим голосом:

— Пойдёмте, дорогая, не бойтесь, они вас не тронут. Не правда ли, господа?

Полиция расступилась перед ними; они удалились, уводя Катерину, — вслед им из толпы женщин полетели ругательства.

Сначала они шли молча. Они уже подходили к воротам Дофина, когда Катерина смущённо начала благодарить.

— Останьтесь с нами, — сказала женщина, — пока мы выйдем из леса.

Они пошли вместе. Около станции Окружной железной дороги Катерина остановилась:

— Простите меня, вы были так любезны… ведь вы ничего не знаете… Но я сегодня совсем не могу говорить. Не знаю, как вам выразить…

Женщина приблизила к ней своё лицо с огромными подведёнными глазами, от которых казались ещё белее её зубы.

— Вот и выразите, согласившись зайти к нам выпить стакан вина. Мы живём совсем рядом.

В Катерине поднялось что-то смутное. Она была сердита на то, что приняла их вмешательство за человеколюбие. Сердита на себя. Она смотрела на него и на неё. Богатые люди, конечно. Под светлой фетровой шляпой мужчина казался странно старообразным. Правда, бледность его объяснялась пудрой. В женщине были какая-то жадность и отчаяние. Казалось, они оба, держа друг друга под руку, ждут её ответа, и в их настойчивом молчании было что-то молящее. Ночь была жаркая, и из-за деревьев долетала приглушённая музыка оркестра «Китайского павильона».

Катерина почувствовала какое-то отвращение к самой себе. В чём дело? Откуда у неё вдруг эта идиотская точка зрения благовоспитанной девочки? Зачем этим людям было вызволять её из полицейских лап, если бы она им не понравилась? И она позволила себе удивиться их приглашению. Чем же я лучше девки? Расширенные глаза женщины смотрели на неё не отрываясь.

— Мы были бы очень рады, если б вы согласились провести с нами несколько минут. Бывают вечера, мадемуазель, когда вдруг чувствуешь себя ближе к незнакомым, чем к друзьям детства. Бывают вечера, когда можешь говорить только с незнакомыми… Останьтесь с нами на несколько минут. Эта просьба, может быть, покажется вам не совсем приличной, но умоляю, пускай это вас не останавливает…

Голос говорившего не был ни особенно прекрасен, ни особенно убедителен. Но Катерина обратила внимание только на то, как странно прозвучали слова: «бывают вечера…»

— Охотно, — с удивлением услышала она свой собственный ответ.

Они пошли по проспекту, по той стороне, где пролегает дорога для верховой езды. Ноги уходили в рыхлый песок. Они не произнесли почти ни одного слова. Самые простые слова приобрели бы какой-то непристойный смысл. Что они знали друг о друге? У Катерины было смутное чувство, что лицо этого человека, что-то монгольское в его глазах, ей знакомо. Расстояние от станции до угла авеню Малаков казалось бесконечным. Они шли маленькими шажками, спешить было как-то неудобно. Голоса их звенели в тишине не по-настоящему, с каким-то деланным равнодушием, будто за словами скрывались другие мысли.

Они перешли на тротуар, ближе к домам.

— Мы пришли, — сказала женщина.

Палисадник перед многоэтажным домом. Дверь. В подъезде зажглись лампы. Несколько ступеней. Подъёмник.

Когда чёрное манто женщины распахнулось, Катерина увидела на её шее опаловое ожерелье. Мужчина заметил её взгляд, улыбнулся и в дверях квартиры сказал, показывая в сторону своей подруги:

— Она — само несчастье!

Катерина вошла в переднюю.

XX

В этой роскошной квартире, где чувствуется не только комфорт, но известный художественный вкус, Катерина неотступно думает об улице Шевалье-де-ла-Барр и смерти Либертада. В атмосфере этой жизни, которую Катерина словно бы угадала ещё в Булонском лесу перед облавой, казалось, происходила борьба несогласованных элементов. В первый момент она это только смутно ощутила, но позже, вспоминая, Катерина ясно осознаёт, что в этой обстановке происходила борьба и что действующими лицами были не только этот мужчина и эта женщина.

Богатство. От хрусталя Лалик до шелковистых персидских ковров. На софе, заваленной подушками, — тяжёлая душа парчи от Либерти. Среди всего этого глаза Катерины уже отметили открытый прекраснейший рояль. Странная смесь искусства, любви к искусству с чувственностью. И по всему видно, что чувственность, покинувшая этого худого человека, с большим оголённым лбом, на котором живут только бьющиеся артерии, пророча необычную смерть, воплотилась в женщине, стоящей посередине гостиной с шляпкой в руках и в полусброшенном манто. Она с невероятной напряжённостью смотрит на Катерину; потом на своего спутника, — его тонкие пальцы уже играют узкими бокалами для шампанского.

— Ведь лёд у нас найдётся, мой друг? В такой вечер можно пить только шампанское.

Когда он сказал — «в такой вечер», — Катерина почувствовала непонятную дрожь, как когда он произнёс: «бывают вечера».

Этот человек умел придавать какой-то свой смысл до неловкости банальным словам.

Лёд нашёлся.

На стене и на мольберте — картины невысокого качества. Портреты. Цветы. Есть недоконченные полотна. Очевидно, Катерина находится у художника. У художника, чьи незначительные способности подчёркиваются пышностью обстановки. Всё это, вместе с любопытством девушки, тонет в полумраке трёх-четырёх несветло горящих ламп.

Открытое окно выходит на авеню дю Буа, и теперь оттуда веет ветерок, принося последний душистый вздох жасмина. В глазах Берты (так он её называет) вопрос, он давит Катерину. Это не ревность, это беспокойство. Ещё одна… но будет ли она той, которая останется?

— Вы не похожи, девушка, — заговорил мужчина, — на одиноких женщин, которых мы встречаем в нашем лесу. И в вашем горле живёт голубиная, нездешняя песня… Грузинка? Я знал одну тамошнюю княжну, она умерла, оттого что слишком много любила… может быть, вы с ней встречались…

— Я не встречаюсь с княжнами.

Женщина звонко рассмеялась. «Дикий зверёныш!» От холодного шампанского у неё в глазах появились золотые точки. Катерина, чувствуя вокруг себя заговор мыслей, решила разбить его, нарушив молчание. Она устала с самого утра носить в себе секрет. Она повторяла про себя всё те же слова: «бывают вечера…» Она заметила страшную статуэтку: это было существо с живыми ещё ногами, но с торса клочьями свисали мускулы, обнажая скелет, держащий в костлявых руках сердце.

— Послушайте, девочка, слишком гордая, чтобы знаться с княжнами. Это только неуклюжая копия чуда, которое находится в Бар, на могиле одного из герцогов Лотарингии. Душа, освобождающаяся от тела…

— Я не знаюсь также и с душами, — сказала она.

Они заговорили о смерти. Смерть была его навязчивой идеей. И разве то, что он искал в каждом человеке, не был