Ледяные объятия - Мэри Элизабет Брэддон

их комфортом и удовольствиями сам или через третьих лиц. Если обратному путешествию предстояло быть долгим, гость получал корзинку с провизией и книжные новинки в количестве, достаточном, чтобы укомплектовать прилавок букиниста. Вот и повелось, что визит в Сен-Валье ле Рой стали относить к привилегии немногих избранных, уцелевших из целой галантной ватаги, в составе которой Максим дегустировал взрослую жизнь в Сорбонне и на буль Мишь[66]. От природы не склонный заводить новых друзей, он крепко держался за тех, кого узнал на заре юности.

Увы! Ряды их неумолимо редели, ведь буль Мишь живо изнашивает своих завсегдатаев. Один приятель Максима повесился в глухом переулке, другой рассек узел проблем бритвой, запершись в убогой мансарде близ церкви Сен-Сюльпис, а сколь многие стали жертвами абсента, этого беса! Еще трое погибли во время войны и осады[67], прочих постигла чахотка. Список выбывших из строя между двадцатью и сорока годами, покуда прочие шли по жизни маршем, поистине ужасал. Максим Сен-Валье, человек вдумчивый, немало сумрачных часов провел, вспоминая невозвратные дни и друзей, которые числились среди мертвых. В такое время ему представлялось, что богатое наследство сильно запоздало и пользы уж не принесет.

Пожалуй, Максим сделался бы меланхоликом – но через три года после того, как он унаследовал шато и активы, горизонт озарило новое, нежданное счастье. Шарль Кольне, тот самый, из «Кольне и К», разделил участь всех смертных ранней весной, а летом, на водах, в Бурбуле, Максим повстречал свою возлюбленную. Люси походила на бледную мартовскую примулу – нервная, болезненно-хрупкая, унылая бездетная вдова постылого мужа.

Результат подобной встречи мог быть только один. Печальная полубольная женщина казалась Максиму даже интереснее юной девушки, которую он когда-то надеялся назвать своей, хотя, конечно, утратила свежесть первого цветения. Зато с каким восторгом наблюдал Максим, как, подобно земле на летней заре, постепенно и уверенно оживает его Люси! В ее сердце возродилась прежняя любовь, ведь она всегда, всегда любила Максима – так она сказала ему в конце сентября, при расставании. Она ехала в Париж, чтобы уладить дела и подготовиться к повторному браку, Максим возвращался в рощи и сады Сен-Валье, чтобы завершить труд последних трех лет, отделать покои, в которых водворится его жена. Вроде бы все было в порядке, от мансарды до погреба, но ничто в целом свете не счел бы Максим достойным новой хозяйки его дома и давней хозяйки его сердца.

Свадьба состоялась в Париже через год после кончины Шарля Кольне. Торжество было скромное, даже минорное, однако газеты немало внимания уделили невесте и жениху, процветанию литейного производства, а также исторической значимости поместья Сен-Валье ле Рой. Впрочем, больше всего писали о наряде и приданом невесты, бриллиантах и свадебных дарах.

Так для Максима Сен-Валье начался новый жизненный этап. Все, что его окружало, словно сделалось ярче и красочнее в лучах семейного счастья. Однако юность невозвратима. Никому не дано помолодеть, и менее всего человеку, который слишком торопливо прожил два десятилетия: между двадцатью и сорока годами. В период зрелости такой человек – словно усталый охотник, что направил коня к дому, после того как целый день провел на травле. Конь, может, и являл чудеса резвости и выносливости от полудня до заката, но для охотника день уже в прошлом, ему бы только домой добраться, только бы отдохнуть. В общем, именитый парижский врач посоветовал Максиму щадить себя.

– Вы не жалели масла на светильник своей жизни, мсье Сен-Валье. Масло в запасе пока есть, его хватит на немалое количество лет, если только быть экономнее.

Мудрое предостережение, но сколь претит человеку, чья выстраданная надежда только-только осуществилась, наблюдать за медленным, но неумолимым передвижением тени по циферблату! И Сен-Валье весь отдался радостям новой жизни и восторгам близости с женой. Люси была очарована и шато, и его окрестностями; охотно согласилась проводить большую часть года в сельской тиши, подальше от развлечений и беспутств республиканского Парижа. Она приняла друзей Максима, хотя от них по-прежнему попахивало Латинским кварталом и бальным залом Франсуа Бульера, но все они были люди умные и даже выдающиеся – поэты, романисты, художники, отмеченные если не славой, так модой. Попадались и адвокаты, чье цветистое красноречие с завидной частотой представляло фальшивомонетчиков и отцеубийц не столько виновниками, сколько жертвами; эти слуги справедливости умели сыскать смягчающие обстоятельства даже в самой мрачной истории преступления.

На вторую осень после женитьбы Максима в шато собралась большая компания, намеренная упиться всеми наслаждениями, какие только могло предоставить поместье, а именно соколиной охотой, охотой на болотную птицу и на лесного зверя, да еще пением сельского хора, да еще танцами на ярмарке. Среди друзей Максима не было дам, но сей недостаток восполнила Люси, пригласив с полдюжины элегантнейших парижанок – вдов и жен «в отпуске», посвежевших после отдыха на морском побережье, после «лечения водами» в Оверни, или Савойе, или Швальбахе, или у подножия Пиреней.

Шато всех буквально очаровало. Прелестные парижанки порхали по галереям, заглядывали в хмурые башни семнадцатого века, сновали вверх-вниз по винтовым лестницам, мелодично смеясь, шурша шелками и кружевами.

Решительно все приводило в восторг эту элегантную стайку, но более прочего дамы были возбуждены присутствием среди гостей Тольпаша, дерзкого живописца, завсегдатая парижских будуаров, а также Вивьена, литератора, коему вменялось доскональное знание женских сердец.

– Меня страшит сама мысль, что придется провести целых две недели в одном доме с двумя такими господами, – молвила мадам Эвремонд, банкирская вдова. – У любой женщины возникло бы ощущение, будто идет медленный подрыв всех ее принципов. Если этот Вивьен и в беседе выдает идеи, заложенные в его романах…

– Благодарение Богу, нет – иначе он был бы несносен! – заверил Сен-Валье. – Анализировать общественную жизнь хорошо этак в полудремоте, у камина, водрузив ноги на решетку и взяв сигару, но выслушивать рассуждения аналитика – о, это поистине quelle corvée![68]

Далее гостьи не замедлили поинтересоваться, есть ли в шато призрак.

– Непременно должен быть; наверняка существует семейное предание о ревнивом муже и убитом любовнике, или о жене-изменнице, заточенной в одну из этих прелестных башен, – заявила мадам Бельфор, особа внушительная и склонная к сантиментам (при виде ее телес всякая модистка лишилась бы покоя, гадая, как лучше гарнировать сей студень).

– Увы, сударыня, призраков здесь нет.

– Как это нет? Разве шато не выстроили в середине семнадцатого века, когда мужчины носили длинные кудри, бархатные дублеты, рукава в форме пушечных ядер и оборки из алансонского кружева? Не верю! Призрак просто обязан здесь обитать. Видимо, вы были нерадивы, штудируя семейные легенды. Дом