За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

Саммерхей пребывал в тревожном состоянии. Он все утро старался делать какие-нибудь мелкие дела в присутствии Джип. Страх постепенно рассеялся: Джип, казалось, успокоилась, а характер Брайана не терпел долгих волнений, он всегда стремился побыстрее отряхнуться от невзгод, но после обеда снова разыгралась буря, ясно показав, насколько обманчивы бывают периоды затишья, как глубоки и неизлечимы душевные раны. Он всего лишь спросил, не будет ли у нее к нему каких-нибудь поручений, когда он в понедельник поедет в Лондон.

Джип немного помолчала, прежде чем сказать:

– Нет, спасибо. Тебя ждут другие дела и люди.

Тон ее голоса и выражение лица с новой силой показали, какой паралич настал в его жизни. Если не получится заново убедить ее в своей любви, придется жить в постоянном страхе, что однажды он приедет и не застанет ее дома или что она сделает с собой что-нибудь ужасное. Брайан посмотрел на Джип с оттенком ужаса и, ничего не говоря, вышел из комнаты. Вновь вернулось желание биться лбом о стену, и он еще раз попытался избавиться от наваждения, расхаживая взад-вперед. Господи! Такая ерундовина, и столько последствий! Вся уравновешенность, все благоразумие Джип улетучились в один миг. Неужели его поступок настолько ужасен? Не мог же он запретить Диане любить его!

Ночью Джип сказала: «Ты жесток. Думаешь, на свете есть такой мужчина, которого я бы не возненавидела, если бы общение с ним доставило тебе хоть каплю душевной боли?»

Она была права: Брайан это инстинктивно чувствовал, но девушку нельзя ненавидеть просто за то, что она тебя полюбила. По крайней мере, он был на это не способен – даже ради избавления Джип от страданий. Это неразумно, невозможно! Но не означала ли такая разница между мужчинами и женщинами, что Джип любит его гораздо сильнее, чем он ее? Способна ли она видеть жизнь в истинном свете? Видеть то, что мужчина может желать и желает дружбы с другими женщинами, даже мимолетной страсти, при этом не ослабляя своей истинной любви? Она считает и назвала его жестоким – за что? За то, что он ответил на поцелуй девушки? За то, что ему нравится разговаривать с ней, и она немного вскружила ему голову? Разве он жесток? Вовсе нет! Джип всегда будет для него важнее. Он должен это доказать. Но как? Все отбросить? Махнуть рукой на Диану? (Какая смешная штука истина! Вылезает наружу, даже когда мужчина просто думает.) Ну что ж, он, пожалуй, смог бы! Видит бог, его чувства к Диане неглубоки. Но разорвать с ней отношения полностью было бы трудно, неловко и жестоко. Это можно было сделать еще до того, как Джип обвинила его в жестокости, можно и нужно.

Вот только принесет ли это хоть какую-то пользу? Поверит ли она? Не станет ли подозревать его всякий раз, куда бы он ни поехал и что бы ни делал? Что же теперь – сидеть дома и бить баклуши? В душе Брайана всколыхнулся гнев. Почему Джип относится к нему так, словно на него совершенно нельзя положиться? Или она права? Брайан замер на месте. Когда Диана обвила руками его шею, он был не способен не ответить на ее поцелуй, как не способен сейчас, вылетев в окно, порхать над тополями. Но он не подлец, не зверь, не лгун! Что он мог предпринять? Разве что не отвечать на самое первое письмо Дианы, полученное почти год назад. Как он мог предвидеть, что из этого выйдет? С тех пор все шло очень медленно, ничего или почти ничего не происходило. И снова гнев наполнил его сердце. Как видно, Джип все-таки прочитала несколько месяцев назад это письмо, лежавшее под чертовым бюстом Вольтера. Отрава начала действовать уже тогда! Во внезапной вспышке ярости на досадную промашку Саммерхей с размаху ударил кулаком по бронзовому лику. Бюст отлетел в сторону, а Брайан с удивлением уставился на ушибленные пальцы. Какая глупая выходка! Однако она помогла умерить гнев. Теперь он видел перед собой только отчаянно несчастное лицо Джип. Бедняжка! Что же делать? Лишь бы она поверила! И опять подкралась мерзкая мысль: что бы он ни сделал, ничего не поможет. Возврата к прошлому больше нет, это лишь начало огорчений, которым не видно конца. Разум, как крыса в мышеловке, метался туда-сюда в поисках выхода из ловушки. Ну и ладно! К чему биться головой об стену? Если все безнадежно, так тому и быть. Пожав плечами, Брайан отправился на конюшню и попросил старого Петтанса оседлать Сорванца. Стоя рядом, Брайан думал: «Не пригласить ли ее на прогулку?» Но он знал, что не выдержит еще одного сеанса уныния, – пора взять передышку. Вскочив в седло, он поскакал в сторону холмов.

Сорванец, гнедой конь без единого белого пятнышка, ростом в шестнадцать ладоней, на котором Джип выезжала на охоту в тот день, когда впервые встретила Саммерхея, достиг возраста девяти лет. Два недостатка его хозяина как всадника – привычка «подмахивать» и тяжеловатая рука – вызывали у коня тугоуздость. Вдобавок на конюшне сегодня, как видно, что-то стряслось, отчего Сорванец был не в духе, а может, со свойственной лошадям проницательностью почуял, что наездник сильно чем-то расстроен. Как бы то ни было, конь вел себя из рук вон плохо, хотя Саммерхею строптивость лошади отчего-то доставляла болезненное удовлетворение. Он провел в седле добрый час, затем – разгоряченный, чувствуя боль в плечах: негодник тянул вперед как дьявол! – повернул к дому через дикое место – два клина, заросших осокой, с каменным сараем на самом краю поля. В живой изгороди на насыпи между полями зиял проем, и Саммерхей на полном скаку направил к нему Сорванца. Конь птицей перепорхнул через препятствие, и Брайан, впервые после поцелуя Дианы ощутив прилив восторга, развернул и направил коня к препятствию еще раз. И опять Сорванец превосходно взял его, но при этом не на шутку разгорячился, так что Саммерхей едва его сдерживал. Пробормотав: «Не тяни, зверюга!» – он сильно надавил лошади на губы удилами. «Ты жесток», – мелькнули в голове слова Джип. И, поддавшись мгновенной вспышке нервной ярости, какие порой случаются, ездок ударил строптивого коня хлыстом.

Они галопом понеслись к углу, в котором сходились клинья полей. Брайан вдруг понял, что с таким же успехом мог бы пытаться удержать набравший ход паровоз. У сарая Сорванец вдруг еще прибавил ходу. Саммерхей испугался: «О боже! Да он же расшибется!» Конь скакал прямо к старой каменной постройке, увитой плющом. Нет, не к ней, а прямо в нее! Брайан пригнулся,