Убей тамплиера - Александр Васильевич Чернобровкин

сшибаю рыцаря и успеваю врезать шестопером по правой ключице второго, который пытался рубануть меня мечом с клинком из дамасской стали. Жаль, некогда подобрать трофей, который рухнул вместе с хозяином, вывалившимся из высокого седла. Тут же разворачиваюсь и скачу обратно чуть медленнее. За нами опять никто не гонится. На краю долины не останавливаюсь, скачу дальше к пустым арбам. На них осталось десятка полтора копий. Приказываю Чори подать одно мне, а остальные моим подчиненным, которые прискачут первыми.

— Кто с копьем, остаются со мной. Будем прикрывать отступление, а остальные едут на холмы вместе с арбами, — командую я.

Даже те, кто с копьем, улыбаются облегченно. Больше не надо будет скакать в атаку вслед за отчаянным франком, рисковать жизнью. Они сегодня уже достаточно повоевали, нанесли немалый урон крестоносцам. Надо и честь знать. К нам присоединяются конные лучники, а пешие сразу уходят в лес, чтобы на открытом месте не попасть под раздачу.

Примерно через час мы добираемся до нашего лагеря. Там уже почти вся мусульманская армия. Те, кто успел убежать. По примерным подсчетам погибло не менее пяти тысяч человек. Точную цифру не знает никто, потому что списков личного состава нет. Каждый командир, если умеет считать, знает, сколько у него подчиненных было и сколько осталось, но если он погиб, выяснить будет практически невозможно. Необразованные ни разу и вовсе оперирует не цифрами, а понятиями «много» и «мало», наполнение у которых разное. Для кого-то много — это треть или половина личного состава, а для кого две трети или три четверти.

Еще больше раненых. Им оказывают первую помощь многочисленные лекари. В этом плане в нашей армии дела обстоят лучше, чем у крестоносцев: и специалистов больше, и профессиональный уровень у них выше, чем у большей части франкских коновалов. Кого-то перебинтовывают, смазав рану нефтепродуктами, кому-то накладывают повязку с мазью из лечебных трав, кому-то ампутируют конечность, напоив опиумом. Рядом с операционным столом — обычным деревянным с отверстиями для веревок, чтобы надежно зафиксировать пациента — стоит большая корзина, наполненная отрезанными руками и ногами, на которой кружатся зеленые и серые мухи.

Рядом с нашим лагерем протекает безымянная мелкая речушка, скорее, широкий ручей. Я, как обычно после сражения, раздеваюсь, моюсь. На теле у меня несколько синих пятен, которые начали темнеть. Не помню, где и когда получил большую часть. Не зря я захватил доспехи из будущего. Без них вряд ли бы выжил сегодня. Мывшиеся рядом воины замечают синяки на моем теле, удивленно качают головами. Уверен, что к вечеру будет сложена легенда о неистребимом франке, которого великий султан сумел перетянуть на свою сторону.

Переодевшись, иду к другану Таки ад-Дину, который сидит у шатра с перебинтованной правой рукой. Левой, «грязной», которой подмываются после туалета, и ей нельзя ничего давать другому человеку, если уважаешь его, держит серебряную чашу с растительным барельефом на боках, наполненную шербетом. Вторую такую же его слуга подает мне правой рукой. Шербет со снегом, холодный, зубы сводит. Изготовлен из вишен и слив. Я выпиваю всю чашу залпом и возвращаю слуге, чтобы наполнил еще раз.

— Мы проиграли! — огорченно произносит Таки ад-Дин.

— Мы не выиграли, разошлись вничью. На этот раз франкам удалось отбиться от нас, — уточняю я. — Еще две-три таких ничьи — и крестоносцы закончатся.

— Надо будет сказать это дяде, а то он пригорюнился, — решает эмир.

Он так и сделает и вернется из шатра султана вместе со слугой, который будет нести золотую чашу, украшенную редкими фиолетовыми нефритами и наполненную шербетом со льдом.

— Это тебе подарок за хорошую весть, что мы не проиграли! — скажет, улыбаясь, Таки ад-Дин.

Еще три дня армия крестоносцев двигалась обстреливаемая нашими лучниками, конными и пешими, пока десятого сентября не добралась до Яффы. Город сдался без боя, хотя комендант за пару дней до этого приезжал к султану и заверял, что будет отбиваться, как лев. Крысы побежали с корабля, решив, что он тонет. Это они зря, потому что дальше английский король Ричард Да-Нет не пойдет. Он уже понял, что на переходе до Иерусалима армия крестоносцев сотрется в ноль. Требуется пополнение людьми и особенно лошадьми. Мы выбили почти всех. Даже многие знатные рыцари последний переход отмахали пешочком. Для них, непривычных к продолжительной ходьбе, тем более, в тяжелых доспехах, это было слишком трудным испытанием. С воинами тоже большие проблемы. Большая часть французов и немцев ушла вместе со своими правителями. Постоянно прибывают авантюристы разных мастей, но их мало, и почти все оседают в Акре, где, как доносит наша разведка, много еды и доступных женщин. Третий крестоносный поход выдохся, едва начавшись. Я знаю, что на много лет территорией Иерусалимского королевства станет узкая полоса вдоль берега моря от Яффы до Тира.

Свои соображения я передал султану через Таки ад-Дина и попросил разрешение покинуть его армию. Видимо, Салах ад-Дин услышал то, что хотел, потому что на следующий день прислал мне франкский меч из дамасской стали в ножнах из черного дерева, скрепленного золотыми деталями, из-за чего был тяжеловат, десять тысяч золотых динаров, трех арабских кобыл-двухлеток и сотню конных лучников, чтобы проводили меня до Ашкелона и передали письменный приказ капудан-раису одной из военных галер, дежуривших там, доставить меня в Александрию.

25

Мне нравится возвращаться домой не меньше, чем уезжать. Все рады тебе или хотя бы притворяются. Они знают, что я воевал против крестоносцев, но делают вид, будто не в курсе. Я сходил на исповедь, покаялся, что помогал сарацинам исключительно корысти ради, а не по религиозным убеждениям. Мол, надо было отработать возможность анконским купцам открыть фондачи в Александрии. Такие разрешения даются не за красивые глаза или сладкие речи. Заодно пожаловал на украшение церкви сотню золотых динаров, которые были приняты с радостью. Уверен, что священник, блюдя верность обету не разглашать услышанное на исповеди, найдет способ проинформировать Совет республики и слишком религиозных горожан, что я отдувался во благо всех их. Все равно сарацины проиграли, как считают здесь. Западноевропейцы всегда побеждают в войнах с иноверцами, даже если сбегают с поля боя с дымящей задницей. Надо только посмотреть на сражение под правильным углом, а в этом они непревзойденные мастера.

Было и одно неприятное событие. Во время моего отсутствия угнали арабского жеребца, второго из подаренных мне султаном. Иштван предполагал, что сделал это Ардуино Контадино. Этот тип недолго поработал в конюшне и был изгнан за скотское отношение к животным. Есть люди, которые никого не любят, кроме себя,