Надежда. Адаптация - Алевтина Афанасьева

посреди пустой тёмной комнаты, со свечой, помещённой внутрь банки, Надя ловила на стенах только движения своей тени. Мысль о сумасшествии маячила на задворках разума. Впрочем, станет ли кто по своей воле называть себя так? Расхаживая взад-вперёд в коридоре, Надя думала о том, что Петька смог бы помочь ей и теперь. Он бы что-то придумал, поставил ловушку, выследил незнакомца. Это понимание делало девушку смелее.

Когда она в очередной раз вышла постоять на лестничную клетку, на кухне от сквозняка затрещали обои. Край отогнулся, покачиваясь, немного скрутился в трубочку, обнажив под собой желтоватые газеты. Надя молнией влетела обратно в квартиру и уставилась на ободранный угол. Образы внутри растворились, и оказалось, что всё это время она была одна здесь. — Обои, просто обои! Сев на табурет, девушка расплакалась, понимая, что в этой борьбе силы её покидают. Рэм пытался лизнуть в лицо, но она отталкивала его, вспоминая, что никакого Петьки у неё нет, не было и не может быть. Новая реальность постепенно пожирала личность, заменяя её существом, способным умело приспосабливаться и мимикрировать.

Найти припасы в Песочном не составляло особых проблем. Можно было зайти в первую попавшуюся квартиру, открыть шкаф на кухне и выбирать. Без изысков, как в Барушкино, зато и без боязни, что какой-то еды не окажется. Многие консервы были просрочены, крупы испорчены жучком, но ровно столько же еды оставалось в отменном состоянии. Даже Рэм, немного разбалованный, оценил супы и каши на мясных бульонах и каждый раз с трепетом ждал открытия консервных банок. Надя безбоязненно расходовала крупы и макароны, смешивая их с ароматными приправами, и делала что-то вроде супов. Выходило вполне сносно, хорошо утоляло голод. При таком рационе Песочный тоже мог претендовать на новое место жительства.

При всём этом в городе не было воды и почти не осталось лекарств. Вероятнее всего, жители забрали их с собой, иначе чем было объяснить полное отсутствие медикаментов в невскрытых квартирах? Одного малинового варенья Тане не хватало, чтобы оправиться, и нужно было что-то посильнее аспирина. Удачная находка двух таблеток жаропонижающего значительно улучшила состояние девочки. И Надя, воодушевившись, с новыми силами продолжила поиски.

На третий день она пробралась в подвал одного из домов через небольшое окошко. Показалось странным, что оно было прикрыто, а не заколочено, как остальные. Внутри стоял ветхий стеллаж, топчан из досок, рядом с которым на перевёрнутом ящике возвышалась наполовину пустая бутылка водки, засахаренный мёд в трёхлитровой банке, несколько книг и буханка. Над железной бочкой с прогоревшими дровами висел котелок с ещё тёплой водой. Это испугало настолько сильно, что Надя рванула оттуда как можно скорее.

На улице было по-прежнему тихо. Её собственные следы уже укрылись метелью. Надя была уверена, что даже если в подвале кто-то обитает, едва ли он следит за ней. Дрожа от страха, вспоминала правила, какие нужно соблюсти при преследовании. Казалось, раз она ушла оттуда быстро, вела себя тихо и ничего не трогала, значит, и угрозы для жизни никакой нет. Только слабый хруст поблизости, похожий на треск доски, поломал все доводы. Надя запаниковала и бросилась к ближайшему укрытию.

Звук не повторился, но отчего-то ей показалось, что она слышит монотонное пение — это было схоже с радио, транслирующее музыку вперемешку с «белым шумом». Откуда шёл звук, Надя никак не могла понять. Слышались перешёптывания и тихие смешки, от которых по спине бежали мурашки. Казалось, Песочный наполнили призраки. Пригибаясь, девушка побежала домой, где спала ничего не подозревающая Таня.

Ночами было всё ещё холодно, но зима доживала последние дни и цеплялась за них. Надя была рада, что морозы начали стремительно спадать и не застали их в пути. Впереди ждали первые тёплые дни, нужно было лишь ещё немного продержаться. Она уже более уверенно ходила по городу, а в жуткий подвал иногда заглядывала лишь для своего успокоения. Всё вещи, что были обнаружены в тот злополучный день, оставались на месте.

Последний снег в городе таял, лишая путниц воды. О Барушкино всё чаще вспоминалось с тоской, будто о давнем сне. Чтобы набрать снега Надя уходила на окраину города, но и там сугробов уже почти не осталось, а те, что ещё лежали, были пористыми и серыми. К такому снегу прикасаться не хотелось, не говоря о том, чтобы делать из него воду.

Таня вылечилась, но была очень слаба. За это время она сильно похудела и осунулась. Каждый вечер Надя баюкала её, напевая колыбельные. Когда заканчивались слова, пела обо всём на свете и постепенно вместе с девочкой проваливалась в сон под завывание ветра.

За сомкнутыми веками её неизменно ожидали кошмары. Иногда во сне Надя успевала вспомнить, что некоторые из них повторяются — до того знакомыми были места и события. Но всё равно обратно вырваться оказывалось очень сложно. Вместе с родными, умершими и живыми, Наде снились незнакомцы. Она знала, что хотя они выглядят, как обычные люди, внутри они давно мертвы. Стоило ей захотеть понять, кто перед ней на самом деле, как всё становилось ясно. У мёртвых внутри были чёрные дыры и белесые прожилки, напоминающие огромных червей. Они шевелились, и Надя понимала, что эти создания управляют мертвяками.

Особенно сильно среди прочих её пугала мертвячка с короткой косой, в которую была вплетена лента. Она так и снилась, выбирая ночи, когда воля Нади была слаба. Мёртвая преследовала, не выпуская из сна. Загоняя девушку в очередную ловушку, она начинала преображаться. Оболочка тела спадала, как ненужный кокон падает с гусеницы, вдруг становящейся Acherontia atropos — огромной, с жирным брюшком и большими цепкими лапками. Так и тело: распрямлялось, истекая слизью и гнилью, разворачивалось к Наде, источая изо рта чёрную воду. Нелепо протягивались к ней костенеющие руки, но плоть осыпалась с них раньше, чем удавалось прикоснуться. Черви, обретая неожиданную свободу, тянулись к девушке, хватали за ноги, стремились прогрызть кожу, чтобы вползти внутрь. Надя кричала в ужасе. Мёртвое тело окончательно разваливалось, становясь горкой костей и ошмётков мяса, черви превращались в слизь. Только глаза мертвячки оставались целыми и продолжали неотрывно следить за девушкой. Они становились последним, что запоминала Надя перед тем, как проснуться.

Жуткие сны изматывали, делая состояния девушки параноидальными. Она уставала и старалась как можно позже ложиться спать. Позволяла себе отключаться лишь на два-три часа, а потом снова вскакивала и начинала что-то делать. Бралась за всё подряд, только бы не оставаться наедине с собой. Исследовать город, строить укрытие, кормить Рэма или ухаживать за Таней. От этого приходило временное облегчение, и остатки снов исчезали.

Таня постепенно выздоравливала,