Карфагенский мореход - Александр Васильевич Чернобровкин

сборная солянка из племен Средиземноморья, включая эллинов из разных полисов. Преобладает легкая пехота. Кавалерии мало, потому что тяжело перевозить лошадей. Я сразу отказался от этого груза. Мол, в трюма, глубокие и небольшие, их не сведешь, наклон трапа будет слишком крутым, а на палубе обрывают поводья и выпрыгивают за борт. Поскольку никто не знал, так это или нет, поверили. На месте к армии присоединились местные авантюристы. Гарнизоны карфагенских городов Сицилии в походе не участвуют, охраняют сами себя.

Выгрузка закончилась во второй половине дня. Я решил не ждать до утра, приказал выбирать якорь. Ветер свежий. До темноты таким и будет, а потом подутихнет до утра. Худо-бедно к тому времени одолеем половину пути до Карфагена и зайдем в порт в светлое время суток, на одну ночь больше проведем дома. Чем хорош этот маршрут, что идешь одним курсом. Настроили паруса — и забыли. Только перед портом назначения порой подправляем немного курс, потому что сносит ветром и/или течением. Я сразу пошел отдыхать, доверив шхуну Керки. Заступлю перед полуночью. Мой старший помощник «жаворонок». После полуночи у него глаза слипаются, даже если стоит на ногах. Наверное, в прошлой жизни был лошадью.

Керки разбудил меня до темноты:

— Там галеры идут на нас!

Это были торговые из каравана, который вез снабжение в Лилибейон. Обычно штук шесть-восемь идут строем кильватер. В авангарде и арьергарде по военной триере. Сейчас навстречу нам неслись россыпью четыре, а за ними гнались две сиракузские триеры. Вдали виднелись еще несколько судов. Одна вражеская триера догнала торговую галеру, начались маневры. Вторая вот-вот тоже должна была нагнать добычу.

— Становись на руль и держи на эту триеру, чтобы прошли вдоль ее правого борта, сломали весла, — приказал я Керки, а остальным членам экипажа крикнул: — К бою!

У меня на борту сорок карфагенских воинов: двенадцать тяжелых пехотинцев и двадцать восемь лучников. Взял их, чтобы показать, что ввязываюсь в рискованное мероприятие, хотя до сегодняшнего дня были всего лишь приятные морские прогулки. Оплата идет им из казны. На мне только питание. Сейчас они отработают все деньги, что получили ранее.

Я вернулся в каюту, облачился в доспехи, надел портупею с саблей и кинжалом в ножнах. Лук с натянутой тетивой и два колчана стрел положил на палубу полуюта на правом борту. Остальные члены экипажа тоже облачились в доспехи, по большей части матерчатые и кожаные, приготовили оружие, заняли места по боевому расписанию. Пехотинцы расчехлили «ворона», завели лопарь через шкив.

Торговая галера сперва шуганулась от нас, а потом, видимо, опознала и начала прижиматься. Сиракузская военная триера гналась за ней, не обращая внимания на шхуну. Непуганые лохи. Только когда поняли, что идем на них, попробовали было уклониться. Два кормчих, управлявших двумя рулевыми веслами, соединенными продольной жердью, собрались уклониться влево. Дальнего завалил я из лука, а ближнего — кто-то из моих подчиненных. Заодно осыпали стрелами и болтами морских пехотинцев, которые, закрывшись большими щитами, выстроились на полубаке, палубе правого борта и полуюте. Мои стрелы запросто пробивали щиты, как и болты восьми воинов, вооруженных моими арбалетами. Я выцеливал в первую очередь офицеров на корме. Они верили, что щит спасет. Реальность втыкалась им в животы или грудные клетки. Нам отвечали пращники, причем довольно метко. Один камень попал мне в грудь. Доспех не пробил, но такое чувство, будто меня несильно ударили тупым концом копья без подтока.

Шхуна с громким треском налетела на весла, начала ломать их, калеча гребцов. Крик бедолаг заглушил все остальные звуки. Оба судна как бы отпрянули друг от друга. Притормозившая было шхуна опять начала набирать скорость, а триера замерла с опущенными в воду веслами. Наверху на ней не осталось ни одного морского пехотинца. Кто уцелел, спрятался в трюме.

Останавливаться и добивать некогда было. Сразу помчались ко второй сиракузской военной триере, которая, поджавшись к корме карфагенской торговой, пошла на абордаж. Процесс был настолько увлекательным, что не сразу обратили внимание на приближавшуюся шхуну. Засуетились, когда между судами оставалось метров сто, и полетели первые наши стрелы. К этой мы подошли с кормы плавно, на инерции, резко опустив паруса. Мои лучники и арбалетчики сразу расчистили палубы, убивая в первую очередь вражеских пращников. Я помог им, продырявив с дистанцииметров семьдесят командира в чешуйчатом доспехе и шлеме коринфского типа с миндалевидными глазницами и длинным наносником, нижний конец которого висел между почти сомкнувшимися нащечниками. Стрела угодила в левый глаз, влезла почти наполовину. Дальше, наверное, задняя стенка шлема не пустила. Могём!

«Ворон» звонко воткнулся клювом в палубу полуюта триеры. Я перебежал по нему первым. На палубе валялись трупы, начиненные стрелами и болтами, по затоптанным доскам растекалась красная кровь. Из трюма сильно воняло сортиром. Такое впечатление, что гребцы, прикованные к банкам, резко обдрыстались, хотя такая же вонь стоит и в мирной обстановке. Они сидели лицами ко мне и смотрели молча, пытаясь понять, кто я и что их ждет. В проходе между банками стояли десятка два безоружных, видимо, экипаж торговой галеры, а у нижнего конца широкого трапа, ведущего в грузовой трюм — закрылись щитами готовые к бою одиннадцать морских пехотинцев, вооруженных копьями.

— Бросайте оружие, снимайте доспехи и поднимайтесь наверх! — приказал я на греческом языке. — Иначе всех перестреляем из луков.

Сиракузцы молча повертели головами, но решение не приняли.

— Арбалетчики, сюда! — крикнул я своим подчиненным и поманил рукой.

— Мы сдаемся! — послышался снизу испуганный голос.

Сразу загремели падающие на палубу щиты, копья, кинжалы, шлемы…

— Мы с карфагенской галеры! — крикнул один из безоружных стоявший за ними.

— Так чего ждете⁈ — возмутился я. — Шагайте на свою галеру, а то не успеете до темноты доплыть до Лилибейона!

Карфагеняне сразу, расталкивая сиракузцев, рванули наверх по трапу. Один не удержался, дважды врезал по носу врагу, снимавшему кожаный доспех, и что-то тихо сказал. Наверное, пожелал удачи.

Разоруженные морские пехотинцы поднимались по одному по трапу. Наверху задерживали взгляд на трупах убитых соратников, проникаясь осознанием, как им самим повезло или наоборот. Их тут же отправляли в носовой трюм шхуны.

— А с нами что будет? — спросил один из гребцов-рабов. — Мы из армии, которая осаждала Сиракузы.

— Когда доберемся до Карфагена, будете отпущены на свободу, — пообещал я и услышал радостный рев полутора сотен глоток.

Я оставил на триере пять пехотинцев, чтобы следили за порядком, и повел шхуну к следующей цели. Это были две триеры,