Карфагенский мореход - Александр Васильевич Чернобровкин

— Тоже неплохо, — подсказал я.

— Ладно, делай, как хочешь, но из гарнизона никого не дам. Набирай из тех, кто приплыл в последние дни, — разрешил Бодмелькарт.

Гарнизонные крысы мне и не нужны были. Там служат трусливые лодыри, которые только брать взятки умеют. Погибнуть за други своя им не по плечу и не по нраву. Я собрал приплывших за две ходки на шхуне и горожан, желавших отомстить сиракузцам, объяснил, что и как собираюсь сделать.

— Успех и большие трофеи не обещаю, но скучно не будет, — закончил я шутливо.

Желающих поучаствовать в авантюре нашлось почти три сотни. Я назвал свой отряд «Триста спартанцев», чем сильно польстил, несмотря на то, что Спарта сейчас враг Карфагена. Выдвинулись с наступлением темноты, когда во вражеском лагере стало тихо, погасла бо́льшая часть костров. На галерах и рыбачьих лодках нас перевезли севернее города. Берег там каменистый, пустынный, ни полей, ни пастбищ, ни селений. Я проверил, у всех ли имеются белые повязки на головных уборах, которые по большей части были шапками, набитыми овечьей шерстью, и на правом плече. В темноте это будет лучший определитель «свой-чужой». Построил добровольцев так, как ходят спартанские моры. У воинов других греческих полисов большие проблемы со строевой подготовкой. Выйдя на дорогу, идущую неподалеку от берега к Лилибейону, пошли по ней открыто, но молча. Я разрешил обмениваться впечатлениями только на греческом языке, который мало кто знал.

Ночь была безветренная и теплая, но не настолько, чтобы запели цикады. На Сицилии их много. Иногда трещат так громко, что заснуть не дают. Некоторые неадекватные греки держат их дома в клетках в роли домашнего оркестра. Римляне наоборот не переваривают этих насекомых. Карфагеняне к ним нейтральны. Считают всего лишь звуковым символом летней жары.

Примерно через час мы приблизились к обозу сиракузской армии. Немногочисленные караульные заметили нас и приняли за своих. Мои воины порывались начать с разграбления нагруженных арб, но я приказал заткнуться. Наша цель — лагерь сикулов, сицилийского племени, союзника Сиракуз. Они, трусливые и нестойкие — слабое звено, поэтому расположились дальше остальных от Лилибейона, сразу за обозом. Караулов у них не было. Понадеялись на греков, лагерь которых ближе к городу. Пришедшие со мной воины построились в линию на дистанции вытянутой руки между собой и по моей команде приступили к делу.

Я шел в центре. Мой шлем, обвязанный белой материей, заметен издали, даже в темноте. Вооружен я копьем-дори, саблей, кинжалом и щитом. Приближаюсь к первому потухшему костру, вокруг которого спят шесть человек, и начинаю работать копьем. Так быстрее и результативнее, хотя шума, конечно, много. Почти каждый из проколотых мной, вскрикивает громко. Шесть ударов — шесть убитых или тяжело раненых. Продвигаюсь к следующему костру, где один сикул проснулся, приподнялся на локтях и уставился на меня, соображая спросонья, что происходит. Длинный наконечник копья втыкается ему в грудь, пробивая кость грудины, после чего идет легко. Раненый, упав на спину, хрипит и что-то бормочет. Я колю его разбуженных и зашевелившихся сослуживцев. Как-то вдруг со всех сторон начинают раздаваться истеричные вопли, крики, стоны.

— Тревога! — орут проснувшиеся и еще живые сикулы.

— Финикийцы! Измена! Нас окружили!– добавляют мои люди, кто говорит по-гречески.

Я тоже ору:

— Спасайся, кто может! — и бегу за удирающими врагами, поражая их копьем, длинным, но очень хорошо сбалансированным.

Удирающие сикулы врываются в лагеря сиракузцев, греков из южной части Апеннинского полуострова, спартанцев, где их, приняв за врагов, начинают убивать, несмотря на крики «Мы свои!». Неразберихи добавляют мои воины, которые с теми же словами убивали всех подряд, у кого нет белой повязки на шлеме и правом плече. Большая часть врагов начала удирать к холму, на котором располагался шатер тирана Дионисия. Осталась в своем лагере только спартанская мора, выстроившаяся во что-то типа каре. Первых мы гнали до холма, вторых огибали, не связываясь. Во время штурма их, бездоспешных, легче убивать.

— Отходим к обозу! — несколько раз прокричал я на финикийском языке, остановившись у подножия холма.

Наверху скопилось слишком много воинов, а зря терять людей в мои планы не входило. Мы оттянулись к арбам, нагруженным разным имуществом. Охрана разбежалась. Волы паслись где-то в другом месте. Пришлось брать, что попадет под руку. Впрочем, большая часть воинов была нагружена трофейным оружием и доспехами. Теперь металлические шлемы были у всех, а кое-кто обзавелся и панцирем или пластинчатым доспехом.

Пока шли к берегу моря, я пересчитал людей. Пропали двое. Десятка три были ранены, но не тяжело, дотянули до места высадки, где нас поджидали галеры и рыбачьи лодки. В Лилибейоне нас встретили, как героев, потому что слышали звуки сражения и даже собирались ударить со своей стороны, но вовремя сдержались, чтобы не помешать нам. Скромные люди, не отнимешь.

На рассвете часовые сообщили, что вражеский лагерь опустел. Увидели только спартанскую мору, которая прикрывала отступление. Разведчики спустились с крепостных стен, обследовали местность. Засад не нашли, только трупы врагов, убитых ночью. Сколько точно мы перебили во время налета, трудно сказать. Многие тела сиракузцы забрали с собой, чтобы похоронить на кладбищах с соблюдением всех ритуалов. По прикидкам тех, кто участвовал в вылазке, получалось раза в три больше, чем было осаждавших сиракузцев вместе с подошедшими с тираном Дионисием. Бодмелькарт, комендант Лилибейона, поверил на слово и именно эту цифру и сообщил в донесении, отправленном на шхуне в Карфаген. Брошенные трупы были частично свезены в овраг вдали от города и засыпаны землей и камнями, а остальные выброшены в море. В Тунисском проливе сильное поверхностное течение с запада на восток и неслабые приливно-отливные. Снятая с трупов одежда и обувь, а также доспехи и оружие были распроданы по дешевке. Как подозреваю, большая часть трофеев досталась купцам, тесно и небескорыстно связанным с комендантом Бодмелькартом. Половина вырученных денег пошла в казну города, половина роздана солдатам гарнизона, согласно занимаемой должности и независимо от участия в боевых действиях. Исключение сделали только участникам ночной вылазки, выделив по три доли.

Комендант крепости Бодмелькарт сказал мне, что напишет руководству Карфагена о моем вкладе в защиту города. Я предложил приписать лавры моему старшему сыну Ганнону, который участвовал в вылазке и неплохо проявил себя. Потихоньку набирается боевого опыта. Бодмелькарт так и сделал и вдобавок назначил моего наследника командиром обороны первой стены. Правда, осада уже снята и должность чисто номинальная, но Ганнону понравилась. Я дождался, когда «Альбатрос»