Карфагенский мореход - Александр Васильевич Чернобровкин

Я переоценил оперативность ливийцев. Ждал их утром, а они появились ближе к полудню, когда предположил, что как-то узнали о засаде и пошли другим путем, что возможен их удар нам в тыл. Думал, не пора ли перейти в долину и там расположиться внутри гуляй-города? С тем количеством стрелков, что у меня, был шанс отбиваться от врага, пока не подоспеет помощь. Крик наблюдателя, что видит облако пыли, которое бывает при движении большой колонны всадников, избавил меня от сомнений. Я прошел по дороге, убедился, что никого из стрелков не видно, еще раз напомнил, что до сигнала трубы не стрелять, и вернулся на свой боевой пост.

В это время голова вражеской колонны уже втянулась во впадину между холмами. Тысячи три всадников, не меньше. Разведка отсутствовала. Ехали, плотно сбившись, точно боялись отстать и заблудиться. Впереди скакал на вороном жеребце рослый ливиец похожий на кельта. Облачен в бронзовый шлем с гребнем, как у варана, и подвижными наушниками, колебавшимися при движении головой, и бронзовый панцирь, надетый поверх кожаной куртки с рукавами по локоть. Доспехи не начищенные, тусклые. Может, это примета такая. Надеюсь, сегодня она не сработает. Круглый щит из кожи носорога перемещен на спину, а копье лежит наискось на холке коня. Справа на перевязи висит короткий меч с рукояткой из слоновой кости и в ножнах из дешевой древесины, даже не покрытой лаком. Вот и попробуй угадай, что из этого понты. До него оставалось метров семьдесят, когда у кого-то из моих арбалетчиков не выдержали нервы, пульнул болт по скакавшим в средней части колонны.

— Сигналь! — приказал я трубачу, сидевшему рядом на корточках, и встал, чтобы начать обстрел.

Шум сзади заставил вождя в панцире оглянуться. Я выстрелил ему в шею. Пока стрела летела, предводитель ливийцев повернулся лицом ко мне, увидел ее в последний момент и инстинктивно наклонил голову, собираясь принять на шлем. Попала в район левого глаза. Жертва как-то слишком картинно вскинула руки, отклоняясь назад, и рухнула с коня, который продолжил неторопливо скакать вперед с положенным на холку наискось копьем, словно ничего не произошло. Я переключился на другие цели. Бил быстро, не целясь, в сбившихся всадников. Тетива не успевала щелкать по кожаной защите предплечья. У большинства ливийцев доспехи из кожи или тканевые с набивкой из овечьей шерсти, которые мои стрелы на такой дистанции пробивали запросто. И не только мои. Арбалетчики и критские лучники, расположенные ближе к целям, буквально прошивали насквозь стрелами и болтами тела врагов, будто доспехов нет вовсе.

Ливийцы заметались в ловушке, начали разворачиваться, чтобы удрать, но один за другим падали с лошадей убитыми или ранеными. Несмотря на многократное численное превосходство, ни у одного из них не возникло мысли атаковать стрелков, хотя кусты здесь жиденькие, не южно-европейский, густой и колючий маквис. Не привыкли попадать в засады, растерялись. Выскочить из ловушки сумела примерно треть колонны. Да и за теми погнались намасоны, которым не терпелось сразиться. Иначе вернутся домой — и похвастаться будет нечем, разве что убийством подростков и баб.

Вслед за проскакавшими союзниками подтянулись спешенные воины моего отряда, начали добивать раненых ливийцев и собирать трофеи. К ним присоединились спустившиеся со склонов стрелки. Весело гомоня, будто находятся в лавке старьевщика, они демонстрировали корешам интересные находки. Добычу раскладывали по кучкам: украшения, доспехи, оружие, одежда и обувь, попоны с убитых лошадей, наши окровавленные стрелы и болты.

Несколько человек перегнали в долину затрофеенных лошадей, которых было около двух тысяч. Увидев этот табун, пленники загрустили. Они надеялись на спасение. Сегодня не их день, как и вчера.

Глава 94

Рабимаханат Ганнон сильно удивился, увидев нашу добычу и узнав, что мы перебили две тысячи вражеских воинов. Вся его армия за два месяца похода уничтожила меньше, наверное. Нимало не смутившись, он отправил в Карфаген победную реляцию, приписав все успехи себе. Я не возникал. Мне лавры великого полководца ни к чему, хотя бы потому, что не успею воспользоваться ими в полной мере. Мое время в этой эпохе подходит к концу.

— Мой старший сын, твой тезка, отличился во время этого рейда. Буду признателен, если отметишь его вклад в победу над ливийцами, — намекнул я.

— Обязательно укажу в своем послании Миату, — заверил он.

Не обманет. Скорее всего, счел себя незаменимым, поэтому не побоится помочь потенциальному конкуренту.

— Повезло вам наткнуться на их стойбище, и вы не упустили свой шанс, — добавил рабимаханат Ганнон.

— Это была не случайность. Раньше воевал с кочевниками, поэтому знаю, как их побеждать, — сообщил я.

— Почему мне не подсказал⁈ — возмущенно произнес он.

— Пытался, но ты не слушал, — сказал я.

— Да⁈ — удивленно молвил рабимаханат Ганнон. — Не помню. Но это не важно. Говори, что надо сделать, чтобы победить их.

— Прекратить наступление, вернуться на нашу границу, — начал я. — Больше они не совершат ту же ошибку, на которой я поймал их, поэтому будем и дальше долго и бестолку гоняться за ними, изматывая свою армию.

— Если мы уйдем, они опять нападут, — возразил рабимаханат Ганнон.

— Мы не уйдем совсем. Договорись с Миатом, чтобы на границе с ливийцами разрешили тебе выделить большие земельные наделы воинам, которые будут ее охранять. Земли там много, и она не используется. Отдадим то, что нам не надо. Придется построить для них крепости на дорогах, переправах через реки, в ущельях — там, где обычно врываются ливийцы. На этом расходы закончатся. Дальше они будут кормить себя сами, охраняя и полученную землю, и нас: пресекать вылазки маленьких отрядов, сообщать о вторжении больших, мешать им уйти с добычей. Если ее не будет, то и нападения прекратятся, — изложил я инструкцию по борьбе с кочевниками.

— Это интересно! — похвалил рабимаханат Ганнон и тут же проявил типичные чиновничьи качества: — Я сам думал как раз об этом. Ты более удачно сформулировал мои мысли.

— Вот и хорошо, — согласился я отречься от первенства. — Только потребуй, чтобы наделы были большими. Тогда доходов хватит, чтобы воин посадил на них рабов или арендаторов, а сам занимался только ратными делами. Иначе будет ковыряться в земле, позабыв о службе.

— Земли