Изамбард Кингдом Брюнель - L. T. C. Rolt

Поскольку гидравлические спусковые механизмы, которые Брунель первоначально спроектировал, были отклонены советом по причине дороговизны, было установлено следующее механическое оборудование. Чтобы предотвратить слишком быстрое скольжение корабля, в начале каждого стапеля был установлен огромный контрольный барабан. Каждый барабан длиной 20 футов и диаметром 9 футов крепился к прочному основанию площадью 20 футов, состоящему из 40 футовых свай, забитых плечом к плечу. Для буксировки судна, если оно застрянет на путях, на форштевне и корме были установлены снасти. Цепи от них проходили через шкивы, закрепленные на баржах, пришвартованных в реке, и возвращались к паровым лебедкам на берегу. Кроме того, для обеспечения тяги в середине корабля на пришвартованных баржах были установлены четыре 80-тонных ручных краба или лебедки, которые Брюнель ранее использовал в Чепстоу и Солташе. Наконец, чтобы при необходимости дать кораблю начальный старт, на носу и корме были установлены гидравлические тараны. Теоретически общая мощность движущей силы, плюс сила тяжести, составляла 2100 тонн, но из-за того, что Брюнелю пришлось приложить руку, у него не было времени, чтобы как следует проверить цепные захваты или швартовы. В этом отделе и фактор времени, и настойчивые требования директоров к экономии вынудили его пойти на просчитанный риск, будучи абсолютно уверенным, что проверочные снасти соответствуют любым требованиям, которые могут быть предъявлены к ним. Он утверждал, что если судно выйдет из-под контроля, это приведет к полной катастрофе, в то время как если бы оно застряло на путях, то не причинило бы особого вреда.

Для управления спуском на воду Брюнель решил применить точно такие же сигнальные механизмы, которые так хорошо сработали при спуске первой фермы моста в Солташе всего за два месяца до этого. И снова он составил специальные инструкции, которые были разосланы всем, кто участвовал в операции. "При условии, что механические механизмы окажутся эффективными, - писал он,

Успех операции будет полностью зависеть от идеальной регулярности и отсутствия всякой спешки или путаницы на каждом этапе и в каждом отделе, а для достижения этого нет ничего более важного, чем полная тишина. Поэтому я убедительно прошу отдать людям самые настоятельные приказы не произносить ни слова и сделать все возможное, чтобы не было слышно ни звука, кроме простых приказов, тихо и намеренно отдаваемых теми немногими, кто будет руководить.

В то же время он написал Йейтсу следующее:

Неудобства, которые мы испытываем в настоящее время, когда на нас давит использование и занятие верфи и магазинов другими людьми, не принадлежащими компании, очень серьезны. В день спуска на воду я должен единолично владеть всеми помещениями, ни один человек, даже наш, тем более чужой, не должен находиться ни в одной части двора, кроме тех, кто регулярно отлучается для выполнения своих обязанностей, и все должны быть полностью под моим контролем.

О том, что он заранее предполагал, что с первой попытки можно добиться незначительного прогресса или вообще не добиться, свидетельствуют его инструкции под заголовком "Начало":

Если судно не движется, то оба пресса будут работать; если же оно не движется или, когда движется, останавливается и каждый раз требует прессов, то попытка откладывается, и в следующий раз прилагается больше движущей силы.

Попытка спустить на воду огромное судно 3 ноября 1857 года часто искажается как типичная демонстрация Брунеля, которая закончилась неудачей. Ничто не может быть дальше от истины. Если в Солташе все приготовления были так тщательно продуманы и отрепетированы с учетом предыдущего опыта в Чепстоу и на Менае, что шансы на неудачу были невелики, то здесь, в Миллуолле, он прекрасно понимал всю неопределенность результата. Он меньше всего хотел, чтобы то, что он рассматривал как пробный и преждевременный эксперимент, превратилось в публичное зрелище. Он попытался противостоять влиянию прессы, выпустив заявление для прессы, в котором сам подчеркнул эту неопределенность, указав, что даже если он добьется успеха с первой попытки, процесс будет совсем не зрелищным. Он объяснил, что, собственно говоря, корабль вовсе не собирался "спускать на воду"; самое большее, что он предлагал сделать, - это медленно опустить судно в конец пути, где оно и останется до следующего прилива, который поднимет его с колыбели. Но он недооценил силу прессы. Общественность была настолько взбудоражена растущей известностью, которую получал великий корабль по мере приближения к завершению строительства, что ее не могли обескуражить ни одно антиклиматическое заявление, ни мелкий дождь сырого ноябрьского утра.

... Мужчины и женщины всех классов [пишет репортер] были объединены в одно дружеское паломничество на Восток, ибо в этот день, в неизвестный час, "Левиафан" должен был быть спущен на воду в Миллуолле..... В течение двух лет Лондон - и, можно добавить, народ Англии - находился в ожидании появления этого гигантского эксперимента, и их волнение и решимость присутствовать любой ценой не вызывают удивления, если учесть, какой великолепный шанс представился страшной катастрофе.

О самом "Миллуолле" написано той же рукой:

По узким улицам, от публичного дома к публичному дому, были протянуты широкие развевающиеся флаги, и каждая квартира в каждом доме, будь то спальня или гостиная, если из нее открывался хоть какой-то вид на огромное судно, тянущееся над верхушками деревьев, была вывернута наизнанку, чтобы принять посетителей по дружбе, родству или корысти. Музыкальные коллективы оживляли сцену в различных публичных домах даже в ранний час - десять утра, и поскольку исполнители в это время были пьяны, а также ужасно не в такт и не в такт, читатель должен судить о том, какими они были в более позднее время суток.

Возможно, Брюнель и ожидал, что по этому случаю будут устроены подобные празднества, но к сцене, которая встретила его в самом Нэпир-Ярде, он оказался совершенно не готов. Там, где он настаивал на порядке и тишине, царили хаос и столпотворение, когда любопытные толпы сгрудились вокруг спусковых люлек и больших проверочных барабанов . Если бы прилив Темзы за ночь ворвался на верфь и смыл спусковые приспособления, ситуация была бы не менее плачевной для инженера. Его жестоко обманули. Кроме директоров и приглашенных ими гостей, секретарь Йейтс, неизвестный Брунелю, продал более трех тысяч билетов, дающих право входа на верфь. Обнищавшее правление решило, что бы ни говорил их инженер, нажиться на решимости публики превратить это событие в развлечение. Что произошло между Брюнелем и несчастным секретарем, когда его обман был раскрыт, история не сообщает, но Генри Брюнель, который, будучи школьником