Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

смеялись в лицо, и все мои старания так ни к чему и не привели. Я собрался ехать обратно и безуспешно искал фиакр, когда какая-то молодая дама сжалилась надо мной и обратилась по-французски: «Мне кажется, сударь, вы живете неподалеку от Вайт-Холла. Если желаете, садитесь ко мне в карету, я отвезу вас». Легко вообразить мое воодушевление. Я начал с излияний самой пламенной благодарности, потом осмелился взять руку, которая не была отнята, и пошел еще дальше, не встречая препятствий. Наконец, я предпринял окончательный штурм, но здесь встретил решительное сопротивление.

– Это вы так благодарите за оказанное гостеприимство, сударь?

– При том состоянии, в которое вы меня повергли, миледи, просто бесчеловечно быть столь жестокой.

– И вы еще недовольны!

– Ах, миледи, какая холодность!

– Ах, сударь, какая требовательность!

– Но по крайней мере, мы встретимся?

– Несомненно, только я оставляю за собой первый визит.

Я простился, не зная ни ее имени, ни адреса, однако недели через две увидел мою незнакомку у леди Жермен, занятую чтением газеты. Я подошел к сей красавице и обратился с просьбой представить меня в отсутствие хозяйки дома остальному обществу. Она же с язвительной улыбкой ответствовала мне:

– Представить вас, сударь! Но кто вы? Я не имею чести быть знакомой с вами.

– Так, может быть, стоит освежить ваши воспоминания? – шепнул я ей на ухо.

– Ни в коем случае. Если вы галантный кавалер, то должны знать, что подобные встречи ни к чему не обязывают.

С этими словами она повернулась ко мне спиной и продолжала чтение. Следует сказать, что эта дама пользовалась в Лондоне безупречной репутацией. Впрочем, Англия отнюдь не единственная страна, где строгость манер и чопорность поведения служат для сокрытия всех тех вольностей, которые позволяют себе женщины, ибо большинство, следуя Тартюфу, полагает, что, согрешив втайне, они не берут на душу никакого греха.

Было бы несправедливо с моей стороны осуждать их, да и в глазах здравой морали они не могут быть обвинены. Если только подумать, что по своей природе женщина всегда готова давать наслаждение и, следовательно, испытывать его сама, кажется удивительным, что под действием могущественного магнетизма, свойственного присутствию всякого истинного мужчины, она не уступает влечению своих чувств с еще большей пылкостью.

Однажды утром я зашел к Мартинелли и увидел, что в окне противоположного дома какая-то женщина привлекательной наружности посылает мне воздушные поцелуи. Я спросил у Мартинелли, кто она. «Это Бинетти», – отвечал он. Читатель, может быть, помнит, как сия ветреница оказала мне в Штутгарте немаловажную услугу. Я ничего не знал о ее переезде в Лондон. Мартинелли рассказал, что она разъехалась с мужем и видит его лишь в театре «Хэй-Маркет», где они танцуют вместе каждый вечер. Я поднялся к ней в ту же минуту и после нежной увертюры осведомился:

– Почему, моя дорогая, муж все-таки оставил вас?

– Это я его бросила. Он меня разорял своей страстью к игре.

– Значит, он всегда проигрывал? Но кто несчастлив в картах, удачлив в любви.

– Я с наслаждением следовала бы пословице, но только подумайте, сколь это противно натуре – замужняя балерина! Богатые поклонники даже не смотрят на тебя. Зато теперь я могу беспрепятственно принимать своих друзей.

– Неужели синьор Бинетти отличался глупой нетерпимостью? Никогда бы не подумал этого.

– Вы просто не знаете здешних обычаев, мой друг. По английским законам муж имеет право упрятать любовника в тюрьму, если застанет его наедине с женой. Это называется criminal conversation[202]. Достаточно двух свидетелей, подтверждающих, что подозреваемый наклонился к постели в двусмысленной позе, и несчастный пропал – у него отбирают половину состояния и сажают за решетку. Так попались многие богатые лорды, и поэтому здесь опасаются адресоваться к замужним, особливо итальянкам.

– Но теперь ты свободна и можешь наслаждаться достатком.

– К сожалению, не вполне. Я не могу запретить мужу входить в дом, и как только получаю подарок, он сразу же является за своей долей. А в остальном мне предоставлена полная независимость.

Я оставил Бинетти свой адрес на случай, если ей придет фантазия как-нибудь поужинать со мной.

На следующий день ко мне пожаловал лорд Пемброк:

– Будь я проклят, сам король не лучше живет в Сент-Джемсе! Ваши апартаменты уж слишком обширны. Почему бы не поселить на верхних этажах девиц?

– Милорд, именно к этому я и стремлюсь. Не можете ли рекомендовать какую-нибудь незанятую женщину?

– Готов поставлять их дюжинами. Но вряд ли вам понравятся остатки с моего стола.

– Так, значит, вы довольно непостоянны?

– Я никогда не мог лечь в постель с одной и той же женщиной два раза. Поэтому приходится тратить безумные деньги. Одни ужины могут разорить кого угодно. А вы? Почему вы всегда обедаете дома?

– Я обожаю суп и хорошие вина. Для меня совершенно необходима французская кухня. Неужели вы думаете, что я способен посещать ваши таверны?

– Зато там можно найти аппетитных красоток.

– Лучше не говорите мне об этом, я не увидел ничего, кроме нескольких страшилищ. – Здесь я рассказал ему о случившейся со мной истории.

Расхохотавшись, милорд продолжал свое:

– Надобно было спросить у меня имена самых хорошеньких. Хозяин – хитрец, он выудил бы все ваши шиллинги, и даже после этого в Лондоне осталось бы еще довольно дурнушек. Платите, как я, – не мелочась, тогда получите самые сливки и сможете всех перепробовать. Беда в том, что вы не говорите по-английски, а приезжающие сюда француженки не очень-то соблазнительны.

Я со своей стороны мог бы сказать то же самое о живущих в Париже англичанках. Когда спрос на них падает, они отправляются обратно на другой берег Ла-Манша.

Послушавшись советов Пемброка, я послал своего негра к одной из названных лордом дам. При самом горячем желании найти ее привлекательной это было совершенно невозможно. Правда, она раздразнила меня, и я немного позабавился с нею, после чего отослал с четырьмя гинеями. На следующий день новая записка и новый визит. Эта женщина оказалась не моложе предыдущей и к тому же слишком послушная и говорливая. Она принялась раздеваться, едва переступив порог. Я не препятствовал ей, но она была вынуждена тут же снова одеться и ушла нетронутой с двумя гинеями. Я вышел почти вслед за ней и у самого Ковент-Гардена высмотрел прелестную девицу. На несколько вымученных английских слов она ответила мне по-французски. Я с восторгом пригласил ее поужинать.

– А вы подарите мне что-нибудь?

Я показал ей три гинеи, и сделка была совершена. Но все