Мимолетные видения незнакомой Японии - Лафкадио Хирн

Часть 1

В Кака запрещено ехать, если ветер пошевелит хотя бы три волоска.

Увы, на неспокойном побережье океана редко выдаются безветренные дни. С Японского моря почти всегда дует западный или северо-западный бриз, прилетающий из Кореи, Китая или Сибири. Поэтому мне пришлось ждать посещения Кака много долгих месяцев.

Самый короткий путь ведет из Мацуэ через Мицууру на куруме или пешком. Курума затрачивает на преодоление этого расстояния почти два с половиной часа, хотя оно едва ли составляет семь миль. Просто здешняя дорога одна из худших в Идзумо. На выезде из Мацуэ расстилается плоская, вровень с озером, равнина, занятая рисовыми полями и окруженная лесистыми холмами. Дорога, ширины которой едва хватает для одиночной коляски, пролегает через это зеленое уныние, поднимается в гору и спускается в еще одну долину с рисовыми полями, тоже окруженную горами. Путь, ведущий через вторую гряду, намного круче первого участка, затем приходится пересечь третью равнину с посевами риса и третью цепь зеленых холмов, своей высотой заслуживающих называться горами. Разумеется, подъем приходится преодолевать пешком – вознице стоит немалого труда тащить в гору даже пустую куруму. Как это ему удается, не поломав колеса, – большая загадка, ибо дорога камениста и груба, словно дно горного ручья. Подниматься тяжело, но вид с вершины холма вознаграждает за потраченные усилия.

Спустившись, мы пересекаем последнюю, четвертую широкую рисовую равнину. Абсолютно плоская поверхность долин, зажатых между горными хребтами, и то, как последние, словно частоколы, делят страну на части, вызывает удивление даже в такой полной удивительных вещей стране, как Япония. За четвертой рисовой долиной поджидает четвертая гряда холмов, она ниже и богаче растительностью. У их подножья путешественнику приходится покинуть куруму и перебираться через холмы пешком. Дальше расстилается море, и начинается наихудшая часть пути. Тропа около четверти мили, извиваясь, идет в гору между зарослями бамбука, молодых сосен и прочей растительности, проходя мимо маленьких алтарей и живописных жилищ с садами за высокими живыми изгородями. Потом неожиданно сменяется спуском по ступеням или, вернее, остаткам ступеней, отчасти вырубленных в скале, отчасти наведенных, но разрушенных и стоптанных. Не имеющий никаких поручней поразительно крутой спуск ведет к деревне Мицуура. Крестьяне, обутые в соломенные сандалии, которые никогда не скользят, резво бегают по этой тропе вверх и вниз, но подошвы иностранной обуви разъезжаются почти на каждом шагу. Когда ты, наконец, стоишь внизу, удивляясь, как у тебя получилось спуститься даже с помощью верного возницы, то не сразу понимаешь, что ты уже в Мицууре.

Часть 2

Деревня жмется спиной к горам на дальнем краю небольшого залива, окруженного очень высокими утесами. У их подножья пролегает лишь узкая полоска пляжа. Поселок обязан своим существованием тому факту, что пляжей в этой местности крайне мало. Зажатые между морем и скалами домики имеют скрюченный вид, более крупные из них почему-то оставляют впечатление, что их построили из обломков потерпевших крушение джонок. Маленькие улицы или скорее переулки полны лодок, лодочных остовов и досок лодочной обшивки. Повсюду подвешенные на высоких, выше крыш домов, бамбуковых шестах сушатся на солнце огромные бурые рыболовные сети. Полумесяц пляжа тоже утыкан стоящими вплотную лодками, отчего невольно задаешься вопросом, как можно подойти к воде, не перелезая через них. В деревне нет гостиницы, но я нахожу постой в доме рыбака. Мой курумая тем временем идет нанимать лодку до Какауры.

Не проходит и десяти минут, как собирается толпа из сотни человек – полуодетые взрослые и совершенно нагие мальчишки. Они окружают дом, заслоняют свет, стоят в дверных проемах, взбираются на окна – лишь бы взглянуть на чужеземца. Пожилой хозяин тщетно пытается их прогнать, произносит резкие слова, но толпа становится только плотнее. Тогда хозяин задвигает все перегородки. Однако в натянутой на них бумаге имеются дырки. В те, что пониже, постоянно, сменяя друг друга, заглядывают любопытные. Я же смотрю наружу в дырочку повыше. Толпа не вызывает у меня восторга, лица местных жителей убоги, тупы и поразительно некрасивы. Но на них застыло кроткое, молчаливое выражение. Впрочем, в толпе мелькают два-три привлекательных лица, выделяющиеся своими чертами на фоне всеобщей неотесанности.

Вознице, наконец, удается договориться о лодке. В сопровождении курумаи и целой свиты зевак я предпринимаю вылазку на пляж. Лодки отодвинули в сторону, чтобы дать нам пройти к воде, мы поднимаемся на борт без каких-либо затруднений. Наша судовая команда состоит из двух гребцов – старика на корме в одной рокусяку на бедрах и старухи на носу, полностью одетой и в огромной шляпе, напоминающей шляпку гриба. Оба, разумеется, знают свое дело, даже трудно сказать, кто из них гребет лучше. Пассажиры сидят, по-восточному скрестив ноги, на циновке в середине лодки, где для курильщика предусмотрительно поставили жаровню хибати с приличным запасом горящих углей.

Часть 3

Небо до самого края сияет голубизной, с востока дует слабый ветерок, едва волнующий поверхность моря, однако определенно способный «пошевелить три волоска». Тем не менее лодочник и лодочница не выказывают беспокойства. Я начинаю подозревать, уж не выдуман ли знаменитый запрет. Прозрачное море выглядит столь притягательно, что я, пока лодка не покинула залив, не удерживаюсь, прыгаю в воду и плыву за ней. Когда я возвращаюсь на борт, мы огибаем мыс справа, и маленькое судно начинает качать. Даже под легким ветром по морю пробегает длинная зыбь. А когда мы выходим, следуя вдоль суши на запад, на морской простор, нас встречают чернильно-темная глубина и берег, суровее которого мне не доводилось видеть.

Массивная череда утесов цвета ржавчины торчит из моря без намека на пляж и без единого пятнышка зелени. Вдоль этого жуткого фасада тут и там громоздятся чудовищные нависающие глыбы, зияют проломы, трещины, разрывы и следы землетрясений, лежат обрушившиеся скалы. Линии пластов на колоссальных разломах поднимаются вверх, к небу, или спускаются вниз, в воду, – целые кубические мили скальных пород. Перед фантастическими провалами из бездонных глубин вздымаются огромные массы скал самого кошмарного вида. И хотя ветер, похоже, пытается сдерживать дыхание, белые буруны высоко взбегают по лицевой части утесов, швыряя пену на расщепленные глыбы внизу. Мы находимся слишком далеко, чтобы слышать гул прибоя, однако его зловещие фонтаны доходчиво иллюстрируют легенду о трех волосках. В ветреный день даже самый сильный пловец и самая крепкая лодка не смогут проскочить мимо этого берега гоблинов. Здесь негде поставить ногу, не за что ухватиться рукой, кругом один океан, неистово бьющий в железную стену. Даже в этот спокойный