Короче, Пушкин - Александр Николаевич Архангельский

владея немецким в достаточной степени, он не погружался в глубины кантианства, ограничивался легкими, летучими трактовками. Но поэту этого достаточно, русский ум “не пророк, а угадчик”.

Через два года, в 1836-м, он вернется к этому мотиву: природное время освобождает нас от времени исторического, географическое пространство не совпадает с политическим, прагматика и красота несовместимы… И все это соединится в стихотворении “Из Пиндемонти”.

Но до него еще нужно дозреть.

11. Игра пошла своим чередом

Читая самые разные пушкинские тексты середины 1830-х годов, от сказок до поэм и от прозы до статей, видишь, что они вращаются вокруг одних и тех же неразрешимых вопросов. “Справедливо ли мироустройство?” Нет. Оно скорей непоправимо. “Может ли отдельно взятый человек переиграть судьбу?” Нет. Только если на роду написано. “Способно государство что-то в корне изменить?” Тоже нет. Оно способно учредить державу, та может создавать прекрасные столицы, но в жертву приносят “маленького человека”.

Отношения с царем, чиновниками, коллегами, друзьями и читателями запутываются до предела; чтобы сохранить себе доступ в архивы, необходимо оставаться в Петербурге и служить, а чтобы писать и экономить, разумней уехать в деревню. Служба выгодна, но она предполагает разные обременения, иногда терпимые, порой оскорбительные. Отставка хороша во многих отношениях, но отбирает у Натальи Николаевны возможность “танцовать” на званых балах императора. А чем кончается супружеская скука, он прекрасно знал по холостяцкой жизни.

В итоге Пушкин выбрал наихудший вариант: ничего не решил, от всего отказался и на все согласился. С одной стороны, он принял придворное звание камер-юнкера (31 декабря 1833-го), унизительное для его зрелых лет, но неизбежное при чине титулярного советника. Никто его обидеть не хотел: он рано забросил карьеру и теперь обязан был начать служение с нуля; легче от того не становилось никому. С другой, в феврале 1834 года поэт сообщил Вульфу, что готов вернуться к оппозиции. С третьей, вскоре узнал о ссуде на издание Пугачёва и взял на себя серьезные денежные обязательства. Но, в-четвертых, в мае распечатают его письмо жене и выписку представят государю. 25 июня поэт подаст в отставку. И тут же осознает, что лишится доступа к архивам, а в этом случае ссуду ему не закрыть. Пушкин обратится к помощи Жуковского и напишет Бенкендорфу (имея в виду Николая) полупокаянную записку: “Я предпочитаю казаться легкомысленным, чем быть неблагодарным” (по-французски). Царь поведет себя великодушно и “сердечно” и примет отказ от прошения; Пушкин сохраняет статус и должность.

Но психологически он был отброшен в точку, из которой вырвался благодаря женитьбе. Тогда он смертельно устал от себя самого, а домашняя жизнь на какое-то время вернула покой. Теперь, в середине 1830-х, домашний покой улетучился, за ним “усталому рабу” нужно бежать, а усталость от себя усилилась. Написанное ранее (1829–1830) стихотворение “Что в имени тебе моем?” вроде бы подхватывало романтический мотив: жизнь продолжается в любви, “я” поэта после смерти живет в сердце возлюбленной.

Что в имени тебе моем?

Оно умрет, как шум печальный

Волны, плеснувшей в берег дальный,

Как звук ночной в лесу глухом…

Но у Пушкина другие обертоны: он и боится забвения, и ищет его. Еще в 1827-м он написал миниатюру “Три ключа”:

В степи мирской, печальной и безбрежной,

Таинственно пробились три ключа:

Ключ юности, ключ быстрый и мятежный,

Кипит, бежит, сверкая и журча.

Кастальский ключ волною вдохновенья

В степи мирской изгнанников поит.

Последний ключ – холодный ключ забвенья,

Он слаще всех жар сердца утолит.

И неслучайно Пушкин прятался за многочисленными масками, приписывал свои стихи другим поэтам, делал вид, что он издатель, переводчик и рассказчик. Зарифмовывал чужую прозу, давал обманные отсылки. “Странник” – вольное переложение прозаической книги английского проповедника Джона Беньяна, баллада “Родрик” восходит к испанским хроникам, “Альфонс садится на коня” – к роману “Рукопись, найденная в Сарагосе” графа Потоцкого. В “Подражании итальянскому” под покровом вольного перевода дан оригинальный текст о мнимом воскресении Иуды в аду. Целый цикл стихотворений “Песни западных славян” связан с книгой Мериме “Гузла”, и отчасти это стилизация, отчасти стихотворный перевод прозы, отчасти вольные переложения других поэтов. Судя по одной помете, Пушкин собирался встроить в этот цикл “Сказку о рыбаке и рыбке”, сыграв с читателем в прятки, уклонившись от авторства и как бы растворившись в вечности.

И все чаще в стихах возникал оплывающий, дымчатый образ покоя, обретенного во времени, а не в пространстве. В элегии, датированной сентябрем 1835-го, разговор с читателем не начинается и не кончается, он длится.

…Вновь я посетил[21]

Тот уголок земли, где я провел

Изгнанником два года незаметных.

Уж десять лет ушло с тех пор – и много

Переменилось в жизни для меня,

И сам, покорный общему закону

Переменился я – но здесь опять

Минувшее меня объемлет живо… <..>

Вот опальный домик

Где жил я с бедной нянею моей. <..>

Теперь младая роща разрослась,

Зеленая семья; [кусты] теснятся

[Под сенью их, как дети.] А в дали

Стоит один угрюмый их товарищ,

Как старый холостяк, и вкруг него

По-прежнему всё пусто.

Здравствуй, племя,

Младое, незнакомое! не я

Увижу твой могучий поздний возраст

Когда перерастешь моих знакомцев

И старую главу их заслонишь

От глаз прохожего. Но пусть мой внук

Услышит ваш приветный шум, когда

С приятельской беседы возвращаясь,

Веселых и приятных мыслей полон,

Пройдет он мимо вас во мраке ночи

И обо мне вспомянет.

Это строки настолько будут дороги для Пушкина, что он их процитирует в письме жене (видимо, в процессе работы над текстом) и в письме Нащокину. Причем соединит с мотивами письма Плетневу, отправленного после смерти Дельвига. И неожиданно помянет кавалергардов.

Нащокину:

Мое семейство умножается, растет, шумит около меня. Теперь, кажется, и на жизнь нечего роптать, и [смерти] старости нечего бояться. Холостяку в свете скучно: ему досадно видеть новые, молодые поколения; один отец семейства смотрит без зависти на молодость, его окружающую. Из этого следует, что мы хорошо сделали, что женились.

Жене:

В Михайловском нашел я все по-старому, кроме того, что нет уж в нем няни моей и что около знакомых старых сосен поднялась, во время моего