Красный газ. Россия и возникновение энергетической зависимости Европы - Пер Хогселиус

начался 27 ноября и продолжался без перерывов до следующего утра. В результате была достигнута окончательная договоренность по всем вопросам. Хотя голландские эксперты еще не объявили о введении новой, более низкой цены, сторонам удалось договориться по поводу принятия советской экспортной цены, которая была установлена на уровне 0,5198 пф/Мкал при условии поставок в объеме 3 млрд кубометров в год. Именно на этот уровень предполагалось выйти в течение шестилетнего начального периода. Как и ожидалось, компании Ruhrgas была предоставлена возможность при желании увеличить объем ежегодного импорта до 5 млрд кубометров. Поставки было решено начать с 1 октября 1973 г., помимо этого было достигнуто согласие и по вопросу о формуле ценовой адаптации. Кроме того, стороны договорились, что вернуться к обсуждению пересмотра цены можно будет не ранее апреля 1975 г.[40]

Также был составлен окончательный проект контракта по экспорту германских труб. Было решено, что главным поставщиком станет совместное дочернее предприятие компаний Mannesmann и Thyssen – Mannesmann-Rohrenwerke, которому предоставлялась возможность осуществлять совместные контракты с двумя другими производителями стальных труб – Hoesch and Salzgitter. Трубы, предназначенные для прокладки газопроводов из Сибири в центральные промышленные регионы России, должны были иметь 1420 мм в диаметре и толщину 17–18 мм. Было решено, что изготавливаться они будут в Мюндельхайме, где располагался единственный в Европе завод по производству толстых стальных пластин размером до 5 м. Общий объем импортируемых труб должен был составить 1,2 млн тонн, что было эквивалентно 2 тыс. км трубопровода. Стоимость труб оценивалась в 895 млн немецких марок. После ревальвации немецкой марки, которая наконец должна была состояться в конце октября, эта сумма составила бы 245 млн долл. Кроме того, была зафиксирована необходимость экспорта различного оборудования для газовой промышленности, что увеличивало общий объем стоимости германского встречного экспорта до 1,32 млрд немецких марок. В контракте оговаривалось, что эти трубы должны быть поставлены в период с июля 1970 г. до декабря 1972 г.[41]

Официальное подписание контракта было назначено на 1 февраля 1970 г., т. е. еще до окончательного оформления кредитного соглашения. Большую часть аспектов этого соглашения планировалось обсудить после завершения дополнительного раунда переговоров, назначенного на середину декабря 1969 г. Советскому Союзу выделялся кредит, размер которого составлял 85 % общей стоимости экспорта германских стальных труб и газового оборудования. Срок кредитования составлял 10 лет, до даты последней поставки труб включительно. Важно отметить, что правительство ФРГ согласилось дать гарантию на половину этого кредита. Оставалось обсудить только еще один важный вопрос – о величине процентной ставки по кредиту, которая позднее была установлена в размере 6,25 % годовых. Если учесть, что в то время рыночные процентные ставки достигали 9 %, это были весьма выгодные условия. Гарантия федерального правительства и крупный кредит, ставшие объектом жесткой критики со стороны других государств – членов Евросоюза, в очередной раз подтвердили, что заключение договора с СССР имело для Бонна огромное политическое значение. Западная Германия вновь продемонстрировала, что считала газовую сделку важнейшим фактором в процессе улучшения советско-германских отношений в целом и осуществления новой восточной политики в частности[42].

Shell и Esso: лобби против нежелательной конкуренции

Поразительным в советско-германской газовой сделке было то, что Ruhrgas, партнер СССР по контракту с германской стороны, в большой степени контролировалась компаниями, которые, как представлялось, могли все потерять в результате планируемого импорта советского газа. Речь идет, в частности, о нефтегазовых компаниях Shell и Esso, которые совместно осуществляли контроль над добычей газа на большей территории Западной Германии, а также над экспортом конкурирующего голландского газа. Каждая из них владела 12,5 % акций Ruhrgas, но, поскольку они были также непрямыми акционерами, в целом они контролировали около 40 % голосов компании Ruhrgas.

У Бонна сложилось впечатление, что Совет директоров Ruhrgas был искренне заинтересован в позитивном исходе советско-германских переговоров. Шелбергер и его коллеги поначалу отнеслись к этому проекту весьма скептично, однако по мере развития переговорного процесса руководство компании старалось все больше использовать открывавшиеся перед ними возможности. Потенциальная выгода от получения доступа не только к германскому и голландскому, но и к советскому природному газу была для Ruhrgas очевидной: диверсификация структуры импорта усилила бы ее позиции в качестве компании-посредника между производителями и потребителями, а также увеличила бы конкурентоспособность природного газа по сравнению с углем на германском энергетическом рынке в целом.

Главная проблема состояла в том, что, поскольку крупными акционерами Ruhrgas были Shell, Esso и предприятия угольной промышленности, у компании, по словам фон Донаньи, возникал «двойной конфликт интересов». Опасаясь, что этот конфликт может помешать успешному завершению переговоров, фон Донаньи еще на начальном этапе попросил Шелбергера оказать влияние на мелких акционеров, чтобы не допустить их противодействия проекту. Шелбергер последовал его совету и лично убедил главных исполнительных директоров германских дочерних предприятий Shell и Esso Д. де Брюйне и Э. Кратцмюллера в том, что советский проект в конечном счете для всех них будет очень выгодным. Однако компании приняли это в штыки.[43]

За два дня до начала переговоров в июне в Министерство экономики обратился Г. Карстен Рунге из департамента природного газа германского филиала Shell. Он специально приехал в Бонн, чтобы встретиться с министерскими газовыми аналитиками Плессером и Ведекиндом и сообщить им, что производители германского газа проявляют «редкое единодушие» в вопросе о советском природном газе: представители газовой промышленности считают, что импорт газа с Востока крайне нежелателен, и предпочли бы, чтобы переговоры не состоялись. Это заявление было встречено Плессером с большим раздражением. Объяснив, что министерство поддерживает переговоры по «политическим причинам», он дал Рунге однозначно понять, что тому не стоит вмешиваться и пытаться помешать переговорному процессу. Однако в то же время для министерства было крайне важно избежать ненужных конфликтов в отношениях с Shell и Esso, поскольку, согласно одному из положений устава Ruhrgas, миноритарии, обладающие значительным пакетом акций, имели право вето при принятии решений, которые для компании являлись «жизненно важными».[44]

В июле к Донаньи и его советникам вновь обратились Кратцмюллер и де Брюйне. Вместе с Шелбергером и Ф. Функе, председателем наблюдательного совета Ruhrgas, они потребовали встречи в Министерстве экономики. Кратцмюллер, де Брюйне и Функе в один голос утверждали, что у ФРГ достаточно собственных газовых ресурсов и что для компенсации экспорта германских стальных труб лучше было бы импортировать советскую нефть, а не газ. На это Донаньи ответил, что СССР, очевидно, испытывает проблемы с увеличением экспорта нефти в Германию, и поэтому для организации встречного экспорта может быть использован только газ. Кроме того, Западной Германии было бы полезно диверсифицировать свои газовые запасы. Эта аргументация