Он увидел солнце. Егор Летов и его время - Александр Витальевич Горбачев

Его новосибирский товарищ Евгений Грехов (впоследствии он несколько лет будет директором «Гражданской обороны») тогда как раз успешно занялся бизнесом – сначала торговал компьютерами, а потом перешел на растворимые соки Zuko, которые экспортировал из Чили: в начале 1990-х недавним советским гражданам казалось чудом, что можно купить пакетик с порошком и, размешав его в воде, получить нечто с апельсиновым вкусом. «Мы с Женей решили создать свой независимый лейбл, – вспоминал Тарасов. – Он очень был удивлен, что Егор – достаточно популярный музыкант: Грехов скептически относился ко всей этой отечественной музыке».

Так торговая фирма «Золотая долина» превратилась еще и в музыкальную компанию. Из Гамбурга, где Берт проводил много времени, в Россию шли новейшие винилы и компакты: первый заказ, по словам Тарасова, основывался на вишлисте от Егора Летова. Первым же родным релизом должен был стать как раз «Прыг-скок». Тираж зарядили сразу 20 тысяч экземпляров – на печать Тарасов потратил деньги, которые родители его гамбургской невесты подарили молодым на покупку квартиры в Москве. Поскольку слово «опизденевшие» типография печатать отказалась, на обложке оставили место, куда потом помещались шелкографические наклейки с названием группы. Красочное и не вполне читаемое оформление пластинки иногда приводило к смехотворным инцидентам совершенно в концептуалистском духе: известны сразу две газетные публикации о том, что из-за подзаголовка «Детские песенки» «Прыг-скок» в магазине продавался в соответствующем отделе, и один молодой отец пришел в глубокое недоумение, когда купил пластинку для своего ребенка и включил ее дома.

Все это произошло позже, но эпопея с издателями была важна и потому, что Егор Летов впервые в жизни получил за свою запись гонорар. Причем существенный: сам он много лет спустя называл сумму в 25 тысяч долларов; Тарасов считает, что «Егор загнул», но уточняет, что Грехов легко мог заплатить такую сумму; упоминающийся в «Прыг-скоке» товарищ и менеджер «ГО» Евгений Колесов говорил о 10 тысячах. В любом случае по тем временам это были вполне несусветные деньги – на них можно было жить и записываться, даже не играя концерты.

Хотя жить Летов, возможно, как раз и не собирался.

Пока он бродил по горам, болел и писался, история продолжала наращивать темп и двигаться по направлению к катастрофе. Вот простой перечень новостей, приходивших в июльские и августовские недели 1990 года после того, как Летов закончил сводить «Прыг-скок» – буквально день за днем. В Грузии сторонники националиста Звиада Гамсахурдия громят турок-месхетинцев и дерутся с оппозицией; на главной тбилисской площади разбиты палатки, в которых люди голодают, требуя распустить КПСС и КГБ. Совет министров, наконец, признает провал горбачевской кампании и разрешает продажу алкоголя с утра и по будням, но отпускают его все равно только по талонам, иначе всем не хватит. В Ленинграде табачный бунт – курильщики, которые не могут купить сигареты, перекрывают движение на Невском проспекте. Ирак вторгается в Кувейт и аннексирует его территорию. В Армении несколько десятков людей с оружием нападают на отдел милиции. У здания Ленсовета проходят пикеты дальнобойщиков. Редакция ленинградской газеты «Смена» устраивает голодовку с требованием зарегистрировать газету как независимое издание. В Хорватии начинаются вооруженные столкновения между местной полицией и сербским населением республики.

Конечно, было и другое – закон о реабилитации жертв репрессий, очередные попытки провести экономическую реформу, возвращение гражданства Солженицыну. Тем не менее, времена стояли голодные и тревожные; повсюду возникало и прорывалось насилие, причем не только в СССР, но и по всему миру. Для Летова и его круга эти ощущения усиливали события, которые имели к ним самое непосредственное отношение. Пятого июля, пока писался «Прыг-скок», в омской больнице умер от рака легких Эжен Лищенко – готовый альбом Летов в итоге посвятил его памяти. А в августе в крымском Гурзуфе начался Всесоюзный панк-фестиваль, устроенный на манер когдатошнего тюменского слета. Играть собирались Ник Рок-н-ролл, «Путти», Александр Лаэртский и многие другие; приглашал и размещал музыкантов Симферопольский райком комсомола – тот же, который тремя годами раньше организовывал «Парад фестивалей». Мероприятие даже анонсировали по Всесоюзному радио в передаче «Тихий парад». В итоге после первого дня на палаточный лагерь, где размещались приехавшие зрители и некоторые музыканты, напала большая группа крепких мужчин с железными прутьями и при попустительстве милиции жестко разогнала панков и хиппи, не жалея костей и зубов.

Что это было, так и не ясно до конца. Алексей Коблов говорил, что организаторы фестиваля попросту не учли того, что в августе в Крыму ежегодно проходил «день москвича», в рамках которого «со всего побережья собираются гопники и бьют приезжих». Но осадок остался. «Исстари панки держали мусоров за недоносков, потенциальных убийц. Как бы так все и вышло. Что ж теперь ныть-то? – саркастически писал Сергей Гурьев в „Контр Культ Ур’е“. – В глубине души-то все понимали, что панк для них – игрушки, но каждому хотелось считать себя крутым. Для этого играли в то, что это не игрушки, а жизнь. Вот на жизнь и нарвались – настоящую, неожиданно».

Через несколько дней после этого Виктор Цой насмерть разбился в Латвии, возвращаясь на машине с рыбалки. Лидера «Кино», самой популярной советской рок-группы, ради которой только недавно зажгли олимпийский факел во время концерта в «Лужниках», хоронили всем Ленинградом. Поехали на эти похороны и Кузьма Рябинов со своим иркутским приятелем Игорем Степановым. «Цой нам был глубоко по фигу, но пропустить такое событие мы не могли, тем более, как сказал Кузьма: „Цоя я давно в гробу видал, так что нужно посмотреть теперь на это дело в реале“, – рассказывал Степанов. – Фанаты находились на кладбище уже с вечера. Их было какое-то безумное количество. Между могил стояла даже палатка. У всех присутствующих были кассетники, откуда неслись песни Цоя. Из песен преобладающей была та, что со словами „попробуй встать вместе со мной, вставай рядом со мной“. Нас это сильно раздражало, и когда мы отхлебнули из бутылки еще пару разиков, Кузьма подошел к одной кучке фанатов и предложил им: „Как-то вы неправильно поете. Пойте лучше: 'Попробуй лечь вместе со мной, ложись рядом со мной'“. Вышла безобразная сцена, едва не перешедшая в драку».

Летов тоже по Цою не скорбел. «Умер не живой человек, в моем понимании, а умер как бы некий символ попса, – говорил он на киевском квартирнике через пять дней после похорон. – Я лично лицезрел, как в Москве огромные толпы народу, человек по пятьсот, ходят по улицам с рамками черными, со свечками в руках, со знаменами. Мне было крайне не по себе».

Все это не могло не укреплять ощущение, что мир вокруг фатально и бесповоротно меняется, и без того разлитое по «Прыг-скоку» («вышло вовсе и не так»; «просто все уже было»; «бадья разбилась» и так далее). Когда впоследствии политик Сергей Удальцов расспрашивал Летова о