Просроченный долг - Йожеф Лендел

она еще ни разу не сняла ботинки и спит, только сидя на лавке. Ее не трогают. Я ее покровитель. Меня парни называют уже только «паханом». «Пахан» — слово из воровского жаргона, означает и отец, и старшой среди воров. Таким почетом я обязан Саше, который считает меня чужим, но не врагом. Я ем только свои сухари, и вместе с финской девушкой мы ложками черпаем картошку.

Девушка в резиновых сапогах, которая взобралась на верхние нары, отмотала множество портянок. От этих тряпок весь вагон наполнился вонью. К утру девушка осталась без паспорта. Ищет его, плачет. Два парня, между которых она лежала ночью, еще и смеются.

— Уж не думаешь, что нам нужен женский паспорт, — говорит один.

— Хочешь — можешь обыскать, — смеется другой.

Паспорт уже давно на соседних полках, у девчат.

Саше, видать, это дело не нравится, он качает головой. Но девушке не помогает.

Парни добыли в буфете сладости, и девушка уже опять в хорошем настроении, смеется, когда ее тискают.

На одной из станций в вагон влезает «фраер» с двумя чемоданами. Не успел оглянуться, как оба чемодана исчезли. Он начинает кричать.

— Где мои чемоданы? Немедленно отдайте мои чемоданы!

В один момент его выталкивают из вагона. На его счастье, поезд едва тронулся, и снег там, куда он упал, был глубокий и мягкий.

Мы едем уже пятый день, но продвинулись всего лишь на тысячу километров. Осталось еще больше трех тысяч. Случается, что мы по полдня стоим на каком-нибудь запасном пути.

Хлеб, выданный мне на дорогу, кончился еще в зале ожидания. Половина сухарей тоже кончилась. А ведь если мы будем так тащиться, пройдет недели две, пока я доберусь до этого Александрова… Я начал тратить деньги, выданные на билет. Видать, парни говорили правду: проводника, который проверил бы билет, нет и в помине.

Каждый день мы с девушкой-финкой варим по два кило картошки. Девушка по-прежнему сильная, румяная, чистая, видно, что, когда слезает за картошкой, она сначала где-то моется. Она мне очень нравится, но, к счастью, я еще не совсем выжил из ума, чтобы пытаться заигрывать с нею.

На одной из станций, где пассажиры «пятьсот веселого» обчистили целый рынок рядом с железной дорогой и мне пришлось сжечь чемоданов восемь, началась облава.

Блатные в красных и зеленых «кубанках» быстро вскакивают в вагон. Парень в зеленой кубанке сразу же нахлобучивает свою красивую шапку на голову нашего казака и отбирает у него его рваную ватную шапку с ушами, которая называется «сиблонка». (В сибирских лагерях нам давали такие шапки.) Парень в красной кубанке также поменял ее на шапку попроще, потом они оба выпрыгивают из вагона.

Этим обменом шапками они спаслись от облавы. Ведь потерпевшие, наверняка, сказали, что парень, который выхватил у них из рук чемодан, корзину или мешок, был в красной или в зеленой кубанке. Шапка яркого цвета была «особой приметой». Заметить что-то другое потерпевший вряд ли успел. И когда эта особая примета исчезает, вора узнать невозможно.

Получается, что эти воры нарочно надевают такие шапки… Их научил этому замечательному трюку настоящий «пахан». Я же, жалкий «пахан» поневоле, только сейчас понял, как может пригодиться такая щегольски надвинутая на один глаз меховая красивая кубанка с ярким цветным верхом. «Wer den Dichter will verstehen, muss in Dichters Lande gehen…» («Кто хочет понять поэта, должен побывать в его стране» (Гёте).)

На верхних нарах коротают время за игрой в карты. Старик «станичник», который на остановках исполняет роль товарного эксперта и кладовщика, в пути наблюдает за игрой. И конечная цель их пути общая, и казак и парни держат путь на Кавказ. Когда они туда доедут, там уже будет весна. Рестораны, распивочные, большие базары каждую неделю. Что может быть лучше после стольких лет, проведенных в Сибири и на севере. Конечно, и в Москве надо бы остановиться на пару деньков, хотя Москва — тяжелое место, опасное очень. Говорят, на улицах сорок тысяч милиционеров, это только тех, которые в форме. И днем останавливают, проверяют документы. Тяжелое место.

Внизу у печки мы говорим мало. Я — держу путь к такому «дому», которого уже нет, который или не найду, или от которого не осталось и следа, а если осталось, то будет еще больней. А девушка-финка. «Как вы думаете, — спросила она как-то, чистя картошку, — деревни недалеко от финской границы все разрушены?»

— Считай, что все. Не жди чуда.

Она мотает головой.

— У меня два старших брата и один младший. Мы снова построим наш дом. Лес ведь остался.

— И купите корову? А то козу?

— Ну уж, козу! Козу покупают старухи или вдовы.

— Да, конечно, козу покупают старухи или вдовы.

Опять подъехали к большой станции. Человек восемь или десять выпрыгивают из вагона охотиться за чемоданами, сбывать барахло.

Вдруг вагон наполняется незнакомыми людьми. В руках револьверы. Нас загоняют в один из углов вагона. Проверка документов.

У кого документ в порядке, может перейти в другой угол, кто кажется подозрительным, того окружают.

Несколько человек уже попали в другой угол вагона. Две девушки тоже. Меня задерживают. Мою справку отбирают. Нас, стоящих посередине вагона, уже человек шесть, когда очередь дошла до старого станичника.

— Да я политический, — начинает длинноусый казак.

— Разберемся. Если ни в чем не замешан, следующим поездом поедешь дальше, — говорит начальник милиционеров.

В этот момент в вагон взбирается Саша. На нем новое хорошее зимнее пальто. Он и шагу не успел сделать, как двое уже выворачивают ему руки. Третий достает из внутреннего кармана пальто большой служебный револьвер.

— Ага. Это ты забрал у сержанта?

— Понятия не имею, о чем вы говорите…

— У сержанта, которого пырнул ножом у тормозной тележки этого вагона.

— Ничего не знаю.

— Мы освежим твою память.

Ему связывают руки за спиной и как мешок выбрасывают из вагона, в сером зимнем пальто.

Я всё еще стою среди задержанных. Старший из милиционеров смотрит то на мое лицо, то на лицо станичника, сравнивает. Видно, сличает с какими-то приметами или чем-то в этом роде.

Наконец, он протягивает мне мою справку.

— Можешь сесть, — говорит.

На дрожащих ногах я направляюсь в угол.

Двух человек, в том числе станичника, выталкивают из вагона. Я остаюсь здесь, потому что мы, я и девушка-финка, ели только картошку и хлеб.

— Саше конец, — говорит одна из девушек, устраиваясь на старом месте на полке. — Такой дурак. Оставил оружие.

— Здесь убил, у нашего вагона? — спрашиваю я.

Девушка пожимает плечами:

— Сержант здесь переходил. Шел из ресторана, был уже здорово