К забытым островам - Бенгт Шёгрен

которых в основном попали туда в XIX веке. Но они играют гораздо меньшую роль, чем их коллеги на Мартинике. В то время как «беке» Мартиники контролируют 75 процентов земли, всю промышленность, весь импорт и экспорт этого острова, гваделупские блан-пэи в лучшем случае являются владельцами банановых и сахарных плантаций и винодельческих заводов, и в их владениях находится лишь 31,6 процента земли. Причем большинство из них просто представляют иностранный капитал, который в настоящее время фактически и эксплуатирует Гваделупу.

Число мелких землевладельцев на Гваделупе значительно больше, чем на Мартинике, — 24 тысячи против 6170. В какой-то мере это обстоятельство объясняет разницу в расовых отношениях на обоих островах. Атмосфера на Гваделупе более открытая и дружелюбная, чем на Мартинике, где в принципе господствуют такие же феодальные порядки, как во времена рабства, и где патриархальные «беке» еще и сегодня могут выгнать со своих плантаций семью негра, многие поколения предков которого были рабами на этой земле.

Однако было бы ошибкой полагать, что блан-пэи настроены более либерально по отношению к другим расовым и общественным группам, чем «беке». На каждом острове «большие белые» держатся несколько обособленно, как, впрочем, и «малые белые» на островах типа Сен-Бартельми, население которого на 90 процентов европейского происхождения.

Легализованное расовое смешение и для «больших» и для «малых белых» практически исключено (не считая того, что на крупных островах богатые белые мужчины обычно имеют цветных любовниц). Общение между белыми и цветными семьями здесь также исключение, хотя отцы этих семейств охотно встречаются в барах, чтобы распить по «маленькому пуншу».

«Большие белые» на Мартинике совершенно не приемлют расового смешения, даже с плантократией, если она из «другого класса», и прежде всего с «гранд мюлатр», а эти последние считают для себя предосудительным общение с семьями «коричневого среднего класса», выходцы из которого составляют большинство местной интеллигенции: общественные деятели, школьные учителя, адвокаты, врачи и т. д.

Но и менее зажиточные мулаты тоже достаточно гордятся своим европейским происхождением (этот «средний класс» получил значительное развитие на французских островах еще в XVII веке). Как и в других местах Вест-Индии, они тщательно следят за тем, чтобы быть «лучше» часто преобладающего чернокожего пролетариата, еще и сегодня подвергающегося постоянному унижению. И нередко оскорбления эти исходят именно со стороны «среднего класса», состоящего из мулатов[104]. Последние с годами стали даже отрекаться от своего «постыдного» африканского происхождения. Одни из мулатов утверждают, что они происходят от мексиканских ацтеков или перуанских инков, тайными путями попавших на Антилы в первые столетия колонизации. Другие, несмотря на свою явно выраженную африканскую внешность, предпочитают верить в то, что происходят от свободных индейцев карибов, не признаваясь даже самим себе, что их предки прибыли сюда с рабовладельческими судами из Африки. Подобное можно услышать порой даже от учителей, хотя они прекрасно знают историческую литературу, где детально рассказывается об истреблении карибов на Гваделупе и Мартинике, которое проводилось, чтобы освободить пространство для переселенцев из Старого Света.

Сложны и запутанны нити, связывающие местных жителей с Европой, Африкой и Азией. К чернокожему большинству здесь прибавились (особенно в XIX веке) самые различные этнические группы: темнокожие «кули» — дравиды из Южной Индии, индокитайцы и «настоящие» китайцы, итальянцы, испанцы, португальцы с Мадейры и множество всяких авантюристов, представляющих весь набор европейских наций. На французские Антилы одно за другим прибывали забитые переселенцами суда: ведь после отмены рабства срочно требовалось восполнить нехватку в рабочей силе. Некоторые приезжали сюда по собственной инициативе, как, например, левантинские купцы. Вначале они, как коробейники, бродили по окрестным деревням с различными товарами, а через некоторое время, скопив капитал, открывали собственные лавки и становились опасными, а потому и особо ненавистными конкурентами для местных белых и коричневых торговцев этих островов.

На Гваделупе левантинцы живут в основном в городах. Индийцев же на Гваделупе в отличие от Мартиники значительно больше в сельской местности. Правда, и на Мартинике можно найти целые села с индийским населением. В них, как правило, до сих пор сохранились храмы, в которых индусы поклоняются своим божествам. Индийцы живут здесь обособленно, как, впрочем, и те их группы, которые стоят на ступеньку-две выше на общественной лестнице.

И все же Вест-Индия становится ареной необычайного смешения рас именно благодаря свободным отношениям между ними. Здесь повсюду можно встретить людей с самыми различными оттенками кожи. Особенно это касается Гваделупы, которую Ги Лассар в своей диссертации характеризует как «удивительный котел смешения рас». Но характерно это и для Мартиники, где нередко встречаются семьи, предки которых относились к четырем разным расам. «Продукты» этого смешения удивительно хорошо сложены, красивы и очень экспансивны…

Многие утверждают, что самыми «опасными» женщинами являются те, в которых есть хоть капелька индийской крови. Считается, что они более других представительниц этих островов искушены в искусстве любви; они якобы знают тайные способы удержать любимого и часто используют при этом колдовской напиток. Подобно тому как колдуны на британских островах называются обиамэнами, эти креоло-француженки известны как «куимбиозе». Даже искушенные французы, наслушавшись историй о том, как их соотечественники, покидавшие своих любимых на Мартинике, возвращаясь в Европу, умирали в дороге при загадочных обстоятельствах, начинают слепо верить во всемогущество черной магии.

Если попытаться в нескольких словах обрисовать расовую ситуацию на французских Антилах, то упрощенно можно было бы представить ее так: здесь все завидуют всем, находящимся хотя бы на ступеньку выше на классово-расовой лестнице, и в то же время презирают тех, кто стоит ниже. Причем вряд ли можно говорить о настоящей расовой ненависти, речь идет, скорее, о подозрительности, выражающейся, в частности, и в том, что люди, относящиеся к разным расам, часто обвиняют друг друга в расовом фанатизме и всегда предпочитают иметь дело с представителями своих групп.

К сожалению, напряженность подобных расовых отношений не уменьшается, а растет. Раньше квалифицированные рабочие-островитяне считали своими опасными конкурентами французов, прибывших из Франции, — «французов из метрополии», или просто «метрополитанцев». Теперь же их больше беспокоит въезд сюда большого числа «черноногих», как называют здесь французов из Алжира. Причем в связи с этим усилилась но только конкуреция.

Многие их этих переселенцев, имеющих самые различные профессии, решили, что они прибыли в «колонию», и повели себя соответственным образом. А это повлекло за собой серьезные последствия. Ведь местная цветная интеллигенция до этого всегда симпатизировала алжирцам. Так, на стороне алжирского освободительного движения стоял, например, выдающийся писатель, врач-психиатр с Мартиники Франц Фанон, который умер от белокровия 36 лет от роду в день, когда первое издание его книги по проблемам Алжира «Les damnes de la terre» было