Счастье в огне - Мария Васильевна Захарова

Подталкивая и поддерживая друг друга, они добрались до кустарника под косогором и решили здесь дожидаться темноты, чтобы прийти в себя и ночью вернуться в отряд. За часы, прошедшие до сумерек, наполненные болью, голодом, а, главное, жаждой – вода была рядом, но добраться до нее было невозможно – Варвара узнала, что, когда она скатилась с косогора, бойцы, находившиеся рядом, решили, что ее убило. Савельев, увидев, что ее нет, кинулся обратно, но ему прокричали, что девушка убита, и тот вернулся, чтобы организовать погрузку раненых. Когда грузили последние носилки, самого Савельева ранило, тяжело, но вроде бы не смертельно, и его тоже забрали на пароход, куда Виктор подал и ребенка, а потом, не успел пароход отойти, недалеко от него взорвался снаряд. Больше он ничего не помнил.

А еще Куклин, которому, оказывается, было всего двадцать два года от роду, рассказал, что сам он из-под Перми, где у него остались мать и четверо сестер, младшей было всего четыре года. Отец его погиб на лесозаготовках почти сразу после рождения младшей дочери. Он все говорил и говорил о том, как они там, на что живут, и что будет, если его тоже убьют. А Варя почти все время молчала и думала о своей матери, и об отце, и о Митьке, и тихие слезы текли и текли из ее глаз, и казалось, конца им не будет.

13

За следующие десять дней батальон Большакова еще несколько раз перемещался, захватывая то один дом, то другой. В принципе, это были уже не дома, а только то, что от них оставалось, а оставалось все меньше, в основном уцелели только подвалы и кое-где остатки первых этажей. Но люди из отряда продолжали называть их домами. Каждый день по-прежнему шли ожесточенные бои. Но вокруг что-то менялось, сначала почти неуловимо, потом все более отчетливо, и, наконец, люди стали понимать, что с каждым боем оказываются все дальше от берега Волги. Это вселяло в людей какую-то робкую надежду, постепенно превращавшуюся в уверенность, что город не будет сдан никогда, и в конце концов будет освобожден. Но это будет потом, а сейчас шел очередной бой, немцы с утра уже третий раз начинали атаку на потерянный три дня назад дом, где сейчас обосновался батальон Большакова. Вернее, называть его батальоном было бы большим преувеличением – людей в нем осталось меньше роты. Тем не менее это было боевое соединение, не уступавшее своих позиций и даже переходящее в атаки и отобравшее у немцев уже несколько домов.

***

За стеной царила суета – пришли люди с берега.

– Наконец-то будет еда, – думала Варвара, прислушиваясь к голосам в соседнем помещении, – а главное – боеприпасы, которых так теперь не хватает.

Мужчины старались разговаривать негромко, но все же можно было различить отдельные голоса. Варя давно уже научилась узнавать голоса людей, с которыми провела два месяца. Вот хриплый бас пулеметчика Зайцева – сибиряка, охотника; теперь тонкий дискант бурята Абидуева; он перекрывается акающим акцентом Шакро Тавгиридзе и окающим – Миколы Терещенко. Но Варя прислушивалась, пытаясь уловить звуки одного, самого важного голоса – голоса командира и любимого человека. Ему отвечали чужие голоса. Или?… Девушка замерла, пытаясь еще раз услышать того, кто сейчас привлек ее внимание, потом кинулась к стене и выглянула в пролом. Перед ее глазами была широкая мужская спина в прожженном на плече ватнике, а из-за нее виднелась светлая вихрастая голова. Варя стояла несколько минут, прижавшись щекой к разбитому кирпичу пролома и пытаясь осознать встречу, которая сейчас произойдет, все еще боясь ошибиться. Но вот голова повернулась и сомнения рассеялись.

– Костик! – Варя сказала это совсем негромко, так ей казалось, но, почему-то сразу все головы повернулись к ней следом головой ее друга. – Костик!…

Молодые люди смотрели друг на друга в полной тишине, а потом Костик одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние и подхватил девушку в объятия.

Впервые за много месяцев Варя опять плакала, но даже не понимала этого и не видела множество пар глаз, которые сейчас наблюдали за ними, не чувствовала и того единственного, серо-стального взгляда, который так много значил для нее.

А потом было целых два часа разговоров, новостей, боли и снова слез. Или это было только два часа? Оказалось, что Костик до сих пор не знал о гибели матери, как ничего не знал о судьбе отца – Варя оказалась вестником, приносящим дурные вести. А Костик рассказал ей, как, не привлекая к себе внимания, затесался в ряды ополченцев, уходивших с завода, и как потом, на передовой, никто не стал интересоваться его биографией, как, собственно, и биографией других бойцов ополчения, сразу по прибытии оказавшихся в бою. И все это время Костя воюет здесь, на улицах Сталинграда. Правда несколько раз он был на том берегу – привозил сюда, в город продукты и боеприпасы. В конце концов, выяснилось, что ему только семнадцать лет, и его старались удалить как можно дальше от передовой. Впрочем, передовая была теперь везде – на каждой улице, в каждом доме, в окопах и штабах, на берегу и на самой Волге. Но старшим товарищам почему-то казалось, что на берегу и на Волге безопаснее, или они просто очень хотели в это верить, верить в то, что хоть где-то в городе может быть относительно безопасно.

Костя говорил и говорил, а Варя в основном молчала после того, как она сообщила другу детства о смерти его матери, говорить еще что-то не было ни сил, ни желания.

Радость встречи бесцеремонно нарушила немецкая атака, которую Костик отбивал вместе с другими бойцами. Потом еще одна. День клонился к вечеру – темнело теперь рано. С наступлением темноты Костя с товарищами должен был уходить, оставалось совсем немного времени. Молодые люди молча стояли в развалинах – обоим тяжело было смириться с новой разлукой и новой неизвестностью. Костик протянул руку, коснулся Вариных волос, потом шеи, потом привлек девушку к себе. Варвара уткнулась носом в пропахшую потом гимнастерку – потом подняла на Костика глаза. Он потянул ее к себе, наклонился, потянулся к ее губам…

Но вдруг что-то произошло – Варины руки уперлись в его грудь:

– Нет. Костик, нет…

– Почему?

– Не надо и все.

– Ты знаешь, что я люблю тебя. Давно. Всегда.

– Нет.

– Я люблю тебя.

– Нет! Не надо!

– Варечка, любимая, мы остались с тобой вдвоем – ты и я.