Что такое хорошо - Евгений Семенович Штейнер

его ростом. Заповеди братства и равенства, как видно, нимало не подразумевали демократической изокефалии в отношениях с трудящимися Востока[213]. Старший брат, он же юный номенклатурщик из глубинки – эта фигура для последующего десятилетия будет более характерна, нежели авангардные персонажи конструктивистского дискурса. Вожди и ответработники партийного типа в революционно-авангардную стилистику конструктивистского толка влезали довольно туго, что и сказалось в начале 1930‐х самым непосредственным образом на первоначальном проекте, потребовав его коррекции. Примечательно, что в год Великого перелома, он же год новой серьезности, в книжке про Международный детский коммунистический конгресс, он же Первый всесоюзный слет пионеров (Олег Шварц. Слет. М.; Л.: Госиздат, 1930) иллюстрациями служили не рисунки, а фотографии участников, среди которых были «негры, китайцы, немцы, англичане, американцы, шведы и ребята из многих других стран» (с. 25), а также товарищ Сталин[214].

Ил. 35. Зилов Л. Н. Май и Октябрина: Сказка.

Рис. Вл. Орлова. М.: Мосполиграф, 1924

Заложенные в 1920‐х годах основы причудливого советского интернационализма получили в детской книге специфическое, более острое и не прикрытое элементарной взрослой вежливостью или дипломатичностью преломление. Оно отозвалось в нескольких поколениях советских людей глубоко въевшимся пренебрежением к «чучмекам» и «шоколадкам» и осознанием собственной великой миссии любить, помогать, выручать и образумливать – почетной обязанности старшего брата.

Глава 3

Производственная книга

Паровоз и другие

Шоколадный путь[215]

Итак, в книжках, которые своими текстами и героически-завлекательными картинками с малолетства бы приучали детей к мысли о том, что владыкой мира будет труд, причем труд фабрично-заводской, видели действенную антитезу классическим, то есть феодально-буржуазным, темам и героям. «Производственная литература открывает нам новый путь работы с населением и вовлечения широких масс трудящихся в строительство детского сада»[216], писали воспитатели, в борьбе за народное дело отказываясь и от старого литературного способа выражать мысли.

Необходимо с максимально возможной объективностью отметить, что не все книги были однозначно плохи. В лучшей своей части производственные книги вполне укладывались в понятие научно-популярного жанра; здесь достаточно вспомнить имена способных популяризаторов науки и техники М. Ильина, Б. Житкова, Я. Перельмана. В иных случаях тексты были откровенно халтурны или бесхитростно простоваты[217], что выглядит сейчас подчас просто пугающе, или неожиданно забавно, или почти современно.

Ил. 36. Тараховская Е. Я. Митька и наука.

Рис. В. Васильева. М.; Л.: ГИЗ, 1926. Обложка

Показательна в этом отношении стихотворная повесть Веры Ильиной «Шоколад», вышедшая в 1923 году. Шоколадная тема вообще была популярна в те годы. Достаточно вспомнить еще Чуковского: «Что вам надо? – Шоколада». В иллюстрации Константина Рудакова к изданию «Телефона» 1925 года (Л.; М.: Радуга) четыре маленьких матроса тащат, согнувшись, исполинскую плитку (то есть плитищу – «пудов этак пять или шесть») шоколада. Огромной (и незаслуженной в силу бездарности) популярностью пользовалась одноименная революционно-фантастическая повесть А. Тарасова-Родионова, впервые опубликованная в журнале «Молодая гвардия» (1922. № 6–7) и многажды переизданная. В ней шоколад служил воплощением растлевающих соблазнов старого мира наряду с шелковыми чулками[218]. Целесообразно привести несколько выдержек из детского «Шоколада» Ильиной, дабы лучше представить ту литературную и жизненную основу, визуальным парафразом которой являлась иллюстрация тех лет.

Сначала в «Шоколаде» повествуется о том, как плохо жили дети рабочих при царе и как они, голодные, мечтали о барском шоколаде. Потом буржуев прогнали, рабочие и их дети переселились в их квартиры, но

Заветный жданный шоколад

Опять все только снится.

Им каждый край чужой богат,

Но… – это заграница.

Как-то неожиданно оказалось, что вместе с буржуями и угнетателями пропал и весь шоколад и пролетарским детям остается лишь снова мечтать о чужом богатстве, которое в итоге социальной революции оказалось еще дальше, чем раньше. Некоторое время проблему шоколада пытаются решить путем разжигания (на горе всем буржуям) мирового пожара, но с мировой революцией что-то не получается, и тогда дети рабочих решают делать свой, советский шоколад. Сказано – сделано:

Вот создан «Центрошоколад» –

Отделы, подотделы.

В заботе каждый. Кто не рад

Служить такому делу!

Ванюша –  главный комиссар…

Забавно читать, что уже в начале 1920‐х годов производство начинали с создания централизованного бюрократического органа, становившегося монополистом и подминавшего под себя весь продукт во всесоюзном масштабе. При этом (что в полном размере советская экономика переживала в благословенные застойные годы) огромный бюрократический аппарат начинал жить своей собственной, автономной от производства благ жизнью, рос, ветвился и почковался: отделы, подотделы…

Но ни отделы, ни подотделы, ни даже пролетарское происхождение Ванюши рынок шоколадом не обеспечивают, и главный комиссар лишь в классовой злобе грозится загранице: «Будет вам ужо!» Между тем на других фронтах социалистического строительства успехи, видимо, больше, и вот

…Советская страна

Обилий всех добилась.

Что имеется в виду – в 1921 или 1922 году, – сказать трудно. Пожалуй, можно признать эти слова профетическими и увидеть в них будущие рапорты о выполнении пятилетки в четыре года, о построении социализма то в общем и основном, то полностью и окончательно, а может, и просто прообраз бессмертной формулы «Жить стало лучше, жить стало веселее». Впрочем, это ведь все же был взгляд изнутри. Для внешнего же наблюдателя, быть может, стало ясно, что пришло время не медлить с благотворительностью и продовольственной помощью. Так или иначе, дальше начинается самое интересное:

Вдруг чужеземная волна

К нам вестью докатилась:

«Довольно миру враждовать».

Изъясняясь современными[219] политическими терминами, можно сказать, что страны Запада заявляют об общем европейском доме и Советская страна в духе нового политического мышления (а до Горбачева и гуманитарной помощи, вспомним, еще шесть с половиной десятков лет) открывает им свои границы. Открывает не без расчета – уж коли общий дом, тогда извольте делиться:

Стал другом тот, кто был врагом,

К нам торный путь налажен,

И за вагонами вагон

Идут с богатой клажей.

«Богатая клажа» – вот что для советских людей еще на заре строительства нового мира было гарантом участия страны рабочих и крестьян в общеевропейском и мировом процессе. Именно таким способом в стране появляется шоколад, и

Блаженным прозвенели «ах!»

Все маленькие груди.

Рты набивают впопыхах,

Толкуют, рядят, судят.

«Впопыхах» – как точно и провидчески обозначено это имманентно-затравленное желание советских людей побыстрее набить рот, хапнуть, урвать, заглотать – пока дают, пока не отобрали, пока разрешают… А в повести события разворачиваются своим чередом, и у задаренных буржуйскими шоколадками советских детей аппетиты растут:

У Нюшки пальцы и щека

Размазаны в узоры,

А Костя с липкого куска

Свести не может взора;

У Гриши пухнет за губой

Обломок третьей плитки…

Ну и так далее. Любопытно, что в разносной рецензии К. Чуковского главный упор делался на плохие стихи – критик справедливо находил какофонию (щебсш) в строчке «Ах, почаще б с шоколадом / К нам ходили поезда», но такое решение продовольственной программы его тогда не особенно смутило[220].

Художник Георгий Ечеистов сделал среднеконструктивистские полосные иллюстрации на вклейках к этой книге. Они в меру сухи и геометричны, внеэмоциональны и полностью депсихологизированы, даже несмотря на