Избранные произведения писателей Южной Азии - Такажи Шивасанкара Пиллэ

Только успела я произнести это, как муж вдруг вскочит и — на кухню. Влетел туда и давай костить бедного Джаггу. А я стою и дрожу, точно лист на ветру: кто знает, вдруг у Джагги нож в кармане припрятан. А что вы думаете? Эти люди на все способны. «Ты почему, — кричит муж, — подлец, молчишь? Или говорить разучился?» Он так орал, скажу я вам, что у меня от страха сердце в пятки ушло. Никогда я еще такого не слышала. «Ты что, — кричит, — сукин сын, молчишь, язык, что ли, проглотил? Добром спрашиваю, что стряслось?.. Не хочешь разговаривать, выметайся из моего дома, чтоб глаза мои твою поганую рожу не видели!» Схватил Джаггу за ухо и поволок из кухни. Я — за ним. «Подожди, — говорю, — через час гости явятся, а у нас еще не прибрано. Ну выгонишь ты слугу, а угощенье кто будет готовить?.. А ты, — говорю, — Джагга, ступай на кухню, не серди хозяина». Словом, кое-как уговорила.

А ночью, когда гости ушли… Да, конечно, Джагга все приготовил. Угощенье было на славу. Только странный какой-то был, слова за весь вечер не сказал. Угощеньем-то гости очень остались довольны. Позвал муж слугу. «Ну, Джагга, молодец, — говорит, — даю тебе десять рупий прибавки к жалованью! Господин Рой сказал, что салат получился отличный. Молодец! Ступай». Вы ведь знаете, мой муж такой человек: угоди ему — он отблагодарит. Он хоть и накричит иногда, а сердце у него доброе.

Проводили мы гостей… С чего бы, думаю, начать? «Бикки, — говорю, — пора бы уж и жениться. Ты старший брат, ты об этом и подумать должен». А муж мне: «Что это ты о женитьбе речь завела? Какой из него жених? Молоко еще на губах не обсохло». — «Если, — говорю я, — не женим его, будет он бродить, как бык без привязи, да тыкаться мордой в чужие кормушки». Видите, я осторожненько так, все намеками. А он уперся — ни в какую. Очень привязан к брату. Он ведь воспитывал Бикки, будто сына родного. И избави бог, если кто-нибудь скажет о брате дурное. Поговорили мы о том, о сем, а я опять завожу речь о женитьбе Бикки. «Ну что ты, — говорит муж, — заладила одно и то же. Будет тыкаться в чужие кормушки? На здоровье! Не старик! Пусть пока порезвится, а женить его мы успеем». — «Конечно, — говорю, — не старик, да по молодости-то может и на кривую дорожку свернуть. Жени ты его, жени поскорее». А он мне: «Женить, — говорит, — можно, да ведь учится еще. Я на его учебу тысяч тридцать истратил, а то и все сорок. И если уж женить, так с выгодой. А он еще даже на бакалавра не сдал».

Вообще-то мужчины народ сметливый, понимают все без лишних слов. Что еще я могла сказать ему? И так уже разжевала и в рот положила: по молодости, дескать, и на кривую дорожку недолго свернуть. А он как вскинется на меня: «Может, тебе что-нибудь известно?» Да с такой злостью, что я сразу язык прикусила. Подвернется случай, думаю, тогда все и выложу. Откуда ж мне было знать, что развязка наступит так скоро?

На следующий день, наверно часов около восьми утра, сижу я на задней веранде, сушу на солнце волосы. Сначала пусть подсохнут, думаю. Я же их подкрашиваю. А жена Джагги, скажу я вам, большая искусница укладывать волосы. Так вот, думаю, пусть подсохнут, а потом уж я ее позову. Часов в восемь это было, может, в половине девятого. Словом, незадолго до того, как пройти почтовому. Железная дорога от нас совсем близко. Если, случается, семафор закрыт, то поезд, считай, у нас на задворках останавливается. Постоит этак немного, а потом потихоньку набирает скорость и катится дальше. А вообще-то почтовый — это единственный поезд, который следует через нашу станцию без остановки.

Так вот, Джагга все заранее, видно, обдумал. Только показался вдали поезд, смотрю, выскочил Джагга из своей хибарки. «Джагга, — кричу я ему, — пришли-ка свою Сурастан ко мне!» Да где уж там! Мчится Джагга к задней калитке, выскакивает на пустырь, в несколько прыжков пересекает его и стрелой взлетает на насыпь. И все это в какие-то считанные секунды, я даже глазом моргнуть не успела. Он и не оглянулся ни разу, а на меня точно затмение какое нашло — не догадалась, куда он мчится-то. Дело, думаю, какое. А про это и в мыслях не было. Ну что бы мне тогда задержать его? А он как выскочит на насыпь, так точно сквозь землю провалился. Куда и как — я даже не заметила! Исчез — и все.

Врать не буду, тем более на ночь глядя. Исчез Джагга. Не дошло до меня даже тогда, когда поезд на полном ходу вдруг затормозил. Лязгнули буфера, заскрежетали колеса — ну, точь-в-точь как случается, если срывают тормозной кран. А мне и ни к чему: поезда-то здесь часто останавливаются. Кто-нибудь, думаю, сорвал кран. Немного погодя бежит садовник. «Случилось что-то», — кричит на ходу, выскакивает на пустырь и бегом к насыпи. Опять мне невдомек — сижу себе на солнышке, сушу волосы. И вдруг соседский слуга как завопит: «Погиб! Джагга погиб! Под поезд попал!»

От страха сердце у меня готово было выскочить из груди. Что же, думаю, это такое? Уж мы ли не любили его? Ведь он у нас почти членом семьи был, и носились мы с ним, как с сыном родным. Мужа моего он точно отца почитал. А вместо благодарности — нате ж вам! Из-за пустяка под поезд бросился. Я до сих пор твержу: откройся тогда Джагга мужу — ничего бы не случилось. Муж непременно б выход нашел. Он еще и не такие дела улаживал. Все с полуслова понимает, умница… А Джагга, видишь, молчал.

Ох, уж такой это был тяжелый день, такой тяжелый, что и передать не могу. То и дело звонил телефон, три раза заходил полицейский инспектор. И каждый раз — мужу допрос. В хижине Джагги каждую щепку осмотрел. А там Сурастан — на постели валяется в беспамятстве. Очнется на минутку, вскрикнет и опять без сознания. У инспектора даже глаза загорелись, когда увидел ее. Ведь если женщина в соку, мужчина на нее точно волк на добычу смотрит. Я тоже лежу в постели. Мне свое здоровье дороже. Раза два порывалась было пойти взглянуть, как там она, да муж запретил. «Тут, — говорит, — дело подсудное, подальше держаться надо. И пока расследование не закончено, не