Вещи мертвого человека - Дмитрий Валерьянович Лекух

– Я, – говорит, – водочки немножечко заказал. После следующего захода как раз принесут. И груздей соленых под сметаной. И пельменей, но это еще попозже. Это я, собственно, к тому, что, если кто хочет что под себя дополнительно заказать, из горячего, например, то я его пожелания угадывать не намерен. Как в том фильме рязановском Михалков Гурченко говорил? Сама, Надя, сама?

Выпили.

Не водочки, разумеется.

Пивка.

Но все едино – как мешком по голове ударило.

Изо всех сил…

– Заказывай, – соглашаюсь.

Димыч радостно ржет.

– Уже. Я что, твоего разрешения ждать должен был? Ты лучше насчет горячего пока подумай.

Я согласно киваю.

Делаю еще один глоток пива.

Вызываю официанта.

Внезапно возникший из ниоткуда все тот же самый молодой белобрысый татарчонок заодно меняет и блюдечко, служащее импровизированной пепельницей. Как он умудряется это делать, старательно не замечая и табличку, запрещающую курение в кабинке, и гору разнообразных окурков – Никита, к примеру, демонстративно курит папиросы, не «Беломор», конечно, но тоже довольно ядовитые, – я вообще понять не могу.

Но как-то справляется.

– Кстати, – интересуюсь у Димыча, заказывая себе манты под водку. – Ты Никитоса нашего куда дел?

Димыч, принимая у татарчонка очередную кружку светлого, досадливо машет рукой:

– На массаж побежал. С самого начала заказывал…

В голосе Димыча слышится легкое неодобрение. В его понимании баню можно смешивать только с пивом. Ну, с водкой еще. Он даже телок в бане, которых туда (не в «Сандуны», конечно, здесь такое недопустимо) сам и таскал своим многочисленным «контрагентам» из числа жирных региональных чиновников, честно говоря, особо не одобрял.

Блядствовал вынужденно, в общем.

Тем не менее водил, конечно. Трудился. Можно сказать – горел на работе, хотя в глубине души и страдал.

А куда деться? Работа у человека такая…

Я тоже принимаю еще одну кружку со свежим и очень, очень холодненьким. Пиво в «Сандунах» не разбавляли даже в дремучие советские времена, это считалось дурным вкусом и было абсолютно недопустимо.

Честнее – недолить.

Вот, кстати, странно. Обычно я пью только темное пиво. А вот в бане – в бане только светлое. Самый легкий лагер из всех, которые есть. В «Сандунах» – так и вообще исключительно «Жигули». Хотя их, в общем-то, все здесь пьют.

Нормальные люди, я имею в виду…

Делаем с Димычем по глотку.

Балдеем.

– А ты что в штопор-то сорвался? – интересуется эдак небрежно.

А что тут поделаешь? Информация – его хлеб. Дальше него, разумеется, не уйдет, но сам, если придется, использует по полной, я это знаю прекрасно.

Как и все его друзья.

Димыч умеет дружить.

А это – вполне вменяемая плата за дружбу, и он это прекрасно понимает.

– Да так, – жму плечами. – Сложилось…

– А я думал, – щурится, – из-за Стаса…

Молчим.

Со Стасом он тоже приятельствовал, кстати. Но уж совсем в стародавние времена.

– Да нет, какое там. Он мне уже совсем чужим стал. Как и большинству наших с тобой общих знакомых…

Димыч кивает.

Мотает головой.

– Я тебе больше скажу, – кривится. – Очень много людей, когда он кеды в угол составил, вздохнули с некоторым облегчением. Ты в курсе, что он в конце почти что все разговоры на диктофон писал? И между своими в том числе, совершенно никого не разбирая. И это, когда выплыло, очень и очень многим не понравилось.

Н-да, думаю. Чем дальше в лес – тем толще партизаны…

– Нет, – говорю осторожно, – не в курсе. Хотя, знаешь, не удивлен…

В кабинку тем временем вваливается мокрый и почти счастливый Никита. Бухается на диванчик, бросив под худую задницу еще одну, чистую простыню, жадно хватается за кружку холодного пива.

– Отлично, – выдыхает, отрываясь, – промяли. Люблю татар, настоящие люди, особенно если с похмелья. Как Христос босиком по душеньке пробежал. Слышал ваш разговор, кстати, извините. По крайней мере, финал…

– И что думаешь? – прищуриваюсь, задумчиво высасывая креветку.

Хорошо идет пивко-то. Скажем предельно честно, как перед лицом товарища прокурора – прямо-таки подозрительно хорошо.

Не к добру…

Никитос жмет мускулистыми плечами: и я вдруг понимаю, насколько он похож на убитого Стаса. Такой же высокий, узкобедрый.

Мускулистый.

Только Стас носил или аккуратную прическу, или иногда вообще отращивал длинные волосы. Которые закалывал в шикарный хвост. Девчонки его в такие моменты обожали.

А Никита просто показательно лыс.

– А что тут думать? – удивляется. – Была у него своя и библиотека с файлами. И даже фильмотека. Идиот.

– ?

Димыч тоже напрягается.

– ?!?!

Никитос снова картинно вскидывает плечи.

– Я не беру тут моральный аспект, – говорит. – Лично я не смогу собирать инфу вот на вас, например, даже для того, чтобы потом ею с выгодой торгануть. Хоть вас обоих иногда и терпеть, в принципе, не могу. Воспитание, видите ли. Я из военной семьи, молодость по гарнизонам. Там с такими навыками не прожить. Ну а чтобы иметь наглость шантажировать кого-то из близких – потому как на дальних так ничего не соберешь, – нужно иметь или совсем серьезную и совсем отмороженную крышу, желательно в политике, или быть совсем конченым мудаком. Потому как в этом мире так дела элементарно не делаются. Это дело мелких людей и мелких позиций. А Стас на таком подходе целился исключительно на крупняк. Странно, что с таким счастьем еще так долго прожил…

– Откуда знаешь? – вскидываю удивленно бровь.

Он фыркает.

– Ты, – мотает головой, – прям как обманутая жена, Глеб Борисыч. В смысле узнаешь последним.

– Не понял, – вскидываю бровь еще выше.

Никита вздыхает. Крутит у виска пальцем, потом делает большой, решительный такой глоток.

Выдыхает.

– Ты в этой картотеке, – продолжает чуть сипло, – по слухам, тоже, естественно, был. Более того, едва ли не первым номером шел. Потому как интересовало нашего с тобой бывшего приятеля, а твоего так и вообще друга, буквально все. А ты – уязвимое звено любой структуры, потому как именно ты сидишь на серых деньгах. Я, кстати, тоже, по слухам, удостоился. Но не из-за денег. Очень покойному нравилось мое ток-шоу, говорят. И он очень его хотел. И наши с тобой личности для этой гладкой твари под конец вряд ли имели хотя бы какое-то значение. Это все в прошлом. Он мне как-то это все прямо в лицо с эдакой, не совсем, врать не буду, здоровой усмешечкой говорил…

Молчим.

А что тут еще сказать-то? И так уже, в принципе, почти все, как оно есть.

Не спеша потягиваем пиво.

Первый пыл и «сушняк» после серьезной парной прошел. Теперь можно уже никуда не торопиться.

Я закуриваю.

– Ну ты даешь, – восхищаюсь наконец. – Нет, насчет математического расклада тут