Вещи мертвого человека - Дмитрий Валерьянович Лекух

ты, похоже, вполне объективно прав. Я не знаю, что со Стасом случилось. Но я не так просто прекратил с ним общение. Как ты, наверняка, догадываешься, такие вещи вот просто так не происходят. Так что тут – верю, возможно, вполне. Но ты хоть понимаешь, что с таким счастьем ты – первый кандидат в убивцы пациента?

Никитос радостно улыбается. Во все свои белоснежные зубы. Большей частью вставные, разумеется.

Военкоровская молодость у парня была бурной. Да и вообще…

Потом, тоже не спеша, закуривает свою вонючую папиросу.

– А вот тебе хрен! – скалится. – Меня наш с тобой шеф, наплевав на мой «звездный статус», как раз в то время, когда этого мудака валили, в командировку в Африку отправлял. Нет у него, понимаешь, больше нормального франкоязычного журналюги с военкоровским опытом. Документальное кино делал. Очень важный заказ, с самого верха, если я правильно соображаю: хрен его знает, что там у них за африканские страсти с ЧВК, не мое дело, мое дело правду снимать. Но когда эту суку кто-то кокнул, меня в Москве официально уже неделю как не было. Подпись. Печать. Вот…

Я вздыхаю совсем скорбно.

– А такая удобная версия. Жаль…

Смеемся.

Пьем пиво.

А там уже и в парную вроде как пора.

Или еще по кружечке? Тоже, в принципе, можно. Хорошее же дело, в общем-то.

Прямо сейчас и решим…

Глава 42. Дешевый детектив

Не знаю, как для кого, а для меня четвертый заход в парную – крайний фактически всегда. Нет, потом еще, может, разок зайду, чтобы чисто погреться.

Но исключительно перед тем как помыть голову и принять душ.

А вот после четвертого уже можно окончательно расслабиться.

В том числе и водочки попить.

Но пока…

Пока надо бы потерпеть. Вон как Никита вениками меня охаживает. Будто мой злейший враг…

На самом деле, он рассказал как-то, отчего так любит выступать в роли банщика: только сочетание определенных усилий и горячего пара позволяет ему самому потом как следует пропотеть. Так что для него работа над моей спиной, жопой и пятками – как нормальная разминка для спортсмена.

И сейчас…

Бросает веник, садится на нижнюю приступку.

– Все, Глеб Борисыч, – выдыхает. – Кто может, пусть сделает лучше. А ты все, иди Димона сюда зови. Моя очередь на верхнюю полку лезть…

Я кивнул, с ощутимым трудом поднимаясь. Ну, думаю, Никита, понимаешь, Юрьевич.

Я тебе как-нибудь отомщу.

Аж в сторону ведет.

Хорошо-то как…

Выдохнул.

Дошел до двери.

Постоял под прохладным душем, старательно пытаясь смыть с себя прилипшие березовые листья. Потом все-таки плюнул и с размаху упал в бассейн.

Вынырнул, отдуваясь.

Ой, хорошо…

Доплелся до кабинки, плюхнулся на диванчик.

Кивнул Димычу.

– Иди, – говорю, – в парную. Там тебя тело дожидается. Будущего великомученика нашего лысого. Меня чуть не убил…

Димыч только фыркает.

– Отомщу. На верхнюю полку полез?

– Ага, – киваю. – Прогревается. Убей его нахрен там.

– Постараюсь.

И исчез из кабинки.

Я остался один…

Молча взял кружку ледяного пива из рук снова материализовавшегося неведомо откуда официанта, сделал глоток.

Выдохнул. Снова хлебнул.

– Горячее сервировать уже можно? – не уходит пока что официант.

Я киваю.

– Наверное, да…

И только потом задумываюсь, в чем я так-то не прав…

– Только сначала, – останавливаю парня жестом, – еще три пива, пожалуй. И креветок побольше. А то сейчас, минут через несколько, мужики из парной подгребут. И им будет очень надо, предвижу. Да и у меня пиво закончится.

– А потом? – улыбается.

– А потом, – вздыхаю, – потом уже можно, пожалуй, и с нею, родимою, сервировать. И с пельменями. Но сначала – пивка…

Белобрысый понимающе исчезает.

Интересно. Оказывается, можно и так. Понимающе исчезать.

Дела…

Мысли, как всегда, после парной текут лениво и даже немного сонно.

Ничего. Сейчас еще пивком немного полирнем – и бодрость сразу вернется. Ровно как раз для того, чтобы плотно и вкусно поесть.

И беленькой выпить.

Но в меру.

В меру.

Чисто для того, чтобы вывести не только физиологию, но и психику на уровень рабочего «плато».

Выдохнуть, так сказать.

А потом сразу ехать домой, коротко гулять с собакой, если потребуется.

И спать.

Спать.

Спать…

– Чего носом клюешь?!

В кабинку, как всегда внезапно, вваливается истекающий паром, красный, что твой рак, мускулистый и лысый Никитос. Рушится на много чего на своем веку повидавшее «сандуновское» сиденье. Спешно вытирает лицо простыней, припадает к ледяной кружке с желтым ячменным счастьем. Невольно сглатываю и тоже хватаюсь за свою кружку: уж так вкусно он это, скотина жизнелюбивая, делает.

Широко, короче, живет наш шеф-редактор новостной службы.

И не скучно.

Хотя они, эти долбаные информационщики, даже и в нечастых отпусках с новостных лент не слезают.

Фанатики.

Информация – вообще своего рода наркотик. На который очень просто подсесть и с которого фактически невозможно ни при каких обстоятельствах соскочить.

Хуже любого опиоида…

– Я, – говорю, – на днях к Леське, бывшей жене нашего покойничка, поеду. Ну Стаса в смысле. Кстати, слушай, а как тут правильнее сказать: поеду к бывшей жене или поеду к бывшей вдове?

Он на некоторое время задумывается. Даже губу жует.

– Да хрен его знает, – говорит наконец со вздохом. – Меня тут вообще даже немного не это смущает. В русском языке как-то все волшебно перепутано с функцией времени. Вот ты, к примеру. Вроде как человек с высшим образованием. И откуда ты решил, что бывает такая вещь, как «бывшая вдова», например?

Теперь задумываюсь уже я. Н-да.

Загадка…

Да и хрен, в сущности, с ним…

– Она какие-то дневники Стасовы нашла, – сую нос в «свежую» кружку с пивом. – Хочет мне передать.

Никита досадливо машет рукой.

– Я не думаю, – фыркает, – что тот, кто Стаса исполнил, хреново за ним и за собой прибрался. Но даже если там есть что-то реально забавное, мой тебе добрый совет, дорогой друг: сожги ты его нахуй. Не совет, мои советы жечь нельзя, они, сука, бесценны. Дневник. И пепел в унитаз спусти. Эта тема еще никого до добра не доводила. Просто поверь. Хотя ты-то это еще получше меня знаешь. Ага…

Креветка, заботливо только что очищенная, политая перед этим лимоном и посыпанная свежим, пахучим укропом, внезапно загорчила во рту.

– Все так серьезно? – спрашиваю.

– Более чем, – медленно кивает. – Это же только этот дурак считал, что он всех использует: использовали на самом деле его. А сколько у этой сволочи грязи, в том числе и на нас на всех, могло накопиться за столько времени, можешь себе представить?

Взглядом показывает мне на пачку сигарет.

Я