Тиран Рима - Саймон Скэрроу

- Я знаю, есть те, кто обвиняет меня в том, что я ненамного лучше Тигеллина в этом отношении. Правда в том, что я давно понял: Нерон – оказывает дурное влияние. Его собственный отец сказал об этом, когда он родился: что дитя, рождённое от него и Агриппины, будет с чёрным сердцем и принесёт одни беды всем, кто встретит его на жизненном пути. Когда Агриппина назначила меня его наставником, я сразу увидел тьму в его сердце и пустое самолюбие в его разуме. И понял, что если направлять и подавлять его худшие порывы, то мне удастся ограничить вред, который он может нанести Сенату и народу Рима.

- Мне повезло иметь Бурра партнёром в этом деле. Пока я старался увлечь Нерона его любовью к искусству, Бурр накладывал на него свои прямые и несгибаемые моральные требования. Мы сделали всё, что могли, чтобы держать его демонов на цепи несколько лет. Но теперь наше влияние слабеет. Бурр умирает, и когда он уйдёт, боюсь, остатки самоконтроля Нерона иссякнут, и он унизит себя – и Рим – в грядущие годы. Его правление станет пятном на славе Империи.

- И это ещё не всё. Император опустошает казну. Каждый день он расточает богатства на своих прихлебателей – богатства, которые часто получают от жертв его преследований. Если всё это продолжится, то лишь откроет шанс и надежду для наших врагов. Риму понадобились столетия, чтобы утвердить свое первенство в мире. Но достаточно нескольких лет под властью правителя вроде Нерона, чтобы уничтожить это наследие.

Сенека сделал глубокий вдох.

- Я с сожалением пришёл к выводу, что Нерон – враг Рима и враг человечества.

Пизон заговорил.

- Для человека, который так гордится своей высокоморальной уздой на диктатора, ты, похоже, неплохо разбогател благодаря той самой щедрости, которую сейчас клеймишь.

Сенека поджал губы.

- Не отрицаю, мне неплохо жилось при этих обстоятельствах. Однако это никак не отменяет того, о чём я говорю: о кризисе, который нас ждёт, если Нерону позволят действовать без сдержек. Убийство Октавии станет лишь началом. Следующими падут те, кого сочтут её сторонниками. Потом – кого заподозрят в сочувствии. Потом – всех, кого Тигеллин обвинит в том, что они не проявили слепой преданности Нерону. А затем – всех, кто осмелится быть лучше Нерона хоть в чём-то, что он считает своей стихией.

Горе любому поэту, актёру, музыканту или возничему, кто вызовет больше народного восхищения, чем он. Нерон расценит это как оскорбление его жалких достижений. Пизон, ты поэт с определённой славой – как и мой племянник Лукан. Как долго, по-твоему, ты проживёшь, если публика вздумает аплодировать тебе громче, чем ему? У этого человека нет границ ни в тщеславии, ни в зависти, ни в жестокости.

В комнате повисла тишина. Веспасиан прокашлялся.

- Друзья, Сенека говорит правду. Мы все это знаем. Мы все понимаем, какая опасность угрожает Риму – и каждому из нас. Если Октавию убьют, мы пойдём следом. Один за другим, так же точно, как восходит солнце. Единственная надежда выжить – растоптать все наши ценности и полностью подчиниться воле Нерона и его жажде рабского почитания. Это выбор, перед которым мы стоим. Вопрос лишь в том, что мы и другие решим делать.

Он повернулся к Катону.

- Ты слышал наши слова, префект Катон. Мы изложили нашу позицию. Теперь тебе говорить. Где ты стоишь?

Катон почувствовал, как кожу на голове покалывает тревога, пока он стремительно обдумывал услышанное, подбирая ответ.

- Господин, я не совсем понимаю, в чём именно, по-вашему, заключался «довод». Всё, что я услышал, это нападки на личность императора. Не скажу, что я со всем не согласен, но лишь часть сказанного совпадает с моими собственными наблюдениями за Цезарем.

- Да он чудовище! - громко воскликнул Тит. - Ты же слышал, что сказала Октавия!

- Тихо! - оборвал его Веспасиан. - Хочешь, чтобы нас услышал весь грёбаный Рим?

- Ты сказал, этому болвану можно доверять, - бросил Пизон, ткнув пальцем в сторону Катона. - Ты уверял, что он человек безупречной честности и способностей.

- И он таким и является, - твёрдо ответил Веспасиан. - Теперь позвольте человеку говорить без дальнейших перебиваний. Катон, продолжай.

- Благодарю… Вы представили образ Цезаря в самых мрачных красках. Допустим, что он совершенно точен, а не является досадой тех, кто не нажил богатств при его правлении. Допустим, что всё это правда и Нерон действительно чудовище, что вы предлагаете предпринять?

Пизон стиснул кулак и ударил по столу так, что стойки с лампами дрогнули, а пламя в масляных светильниках затрепетало.

- Его нужно убрать.

- Убрать? - Катон склонил голову. - Ты имеешь в виду – убить?

- Давайте не забегать вперёд, - поспешил вмешаться Веспасиан. - Могут быть и другие исходы.

- Правда? И что же это за исходы, господин?

- Возможно, Сенат удастся склонить к осуждению Нерона. А если армия и Преторианская гвардия поддержат нас, его можно будет убедить отказаться от власти и принять изгнание.

Сенека сухо хмыкнул – почти презрительно.

- Зная его так, как знаю я, сомневаюсь, что он примет изгнание. Что касается преторианцев – они были верны Бурру, но все понимают, что ему недолго. Затем командование перейдёт к Тигеллину. А он наверняка посоветует Нерону осыпать гвардию щедрющими дарами, чтобы купить их верность.

- Остаётся армия, - сказал Веспасиан.

- Ближайшие легионы находятся в сотнях километрах отсюда, - заметил Катон. - Чтобы добраться до Рима, им понадобятся месяцы. За это время преторианцы выследят и перебьют всех заговорщиков в столице. Кто останется, чтобы возглавить переворот? К тому же, откуда вам знать, что легионы вообще поддержат такую затею? Вы говорили с командующими?

- Пока нет, - признал Веспасиан. - Но смею сказать – большинство считает Нерона таким же, каким видим его мы.

Катон покачал головой.

- Голого чутья мало. Как вы можете быть уверены? Будь я Нероном, я бы позаботился, чтобы взятки получали не только преторианцы. Я бы подкупил самых влиятельных легатов и наместников тоже. И не забывайте: у них семьи здесь, в Риме. Он может арестовать их и держать заложниками.

- Префект прав, - сказал Сенека. - Мы не можем рассчитывать на внешние силы. Мы должны использовать то, что имеем здесь, в Риме. Я знаю, что верность некоторых преторианцев колеблется. Если