Георг Енач - Конрад Фердинанд Мейер

Лукреция приказала поместить этих странных гостей во флигеле и там же накормить их. Незваного кузена она приняла лишь за ужином, который обыкновенно разделяла с ней и прислуга. Обязанности дворецкого исполнял старый Лукка.

Когда ужин кончился и прислуга удалилась, Рудольф изъявил желание переговорить с Лукрецией и остался в комнате, где Лукка по знаку хозяйки начал медлительно убирать со стола.

Присутствие Лукки, однако, не помешало ему завести с нею разговор в угрожающем тоне. Он поставил ей на вид, что ему известно, кто оказал в Милане первую услугу новому тирану Граубюндена, который завтра совершит свой торжественный въезд в Кур.

– Я на всем пути скрещивался с пышной свитой этого кутилы и с его бешеными лошадьми, – сказал он с завистью. – В Шплюгене мне пришлось уступить ему дорогу, чтобы только не слышать насмешек уличных мальчишек над бедностью Планта.

Лукреция гордо подтвердила, что именно по поручению Енача ездила в Милан.

Тогда Рудольф осмелел и стал укорять ее за ее преданность Еначу.

– Пора покончить с ним! – кричал он. – Обманутых и обиженных, так же, как и я, жаждущих его крови, теперь хоть отбавляй. У него столько же врагов в Испании, сколько и во Франции. Ты позорно пренебрегаешь своим долгом мести, Лукреция, ты недостойна своего отца. Надо прикончить его, и чем скорей, тем лучше. Убийца Помпеуса Планта не имеет права на расположение его дочери. На мне лежит обязанность восстановить честь нашего рода. Как только изменник будет убит, я поведу тебя к венцу. Я не допущу, чтобы наследства Планта коснулась нечестивая рука.

Лукреция не отвечала. Но Лукка, слыша, каким тоном говорят с его хозяйкой, со сжатыми кулаками подошел к ней. Лукреция стояла перед своим оскорбителем бледная как полотно, с плотно сжатыми губами.

– О, ты отлично знаешь, что каждое твое слово – ложь! – простонала она и наконец вышла из комнаты.

Прежде чем она заперлась в своей комнате, она послала в монастырь за отцом Панкратием. Но посланный вернулся с ответом от сестры Перпетуи, сообщавшей, что патера позвали в Альмен и вряд ли его отпустят оттуда в такую бурную ночь. Его можно было ждать только к утру.

Лукреция осталась одна в своей комнате. Она подошла к окну и, прижавшись лицом к стеклу, долго смотрела в темную ночь.

Ветер затих, но небо было беззвездно. Тяжелые низко нависшие тучи закрывали месяц и лишь временами пропускали бледный тонкий луч. Горы и облака грудились в черные громады. Полночь пробило на башне. Лукреция все сидела у окна и с тоской в душе прислушивалась к глухому шуму Рейна. Она думала о том, в какое безысходное горе вылилась ее жизнь. Но скорбь об отце, печаль о погибшей молодости, страх одиночества и неизвестного будущего поглощались острой болью хватавшего ее за сердце упрека: она, Лукреция, недостойна своего отца. Она не отомстила за него. Но не может ли она еще теперь сбросить с своей души это бремя? Нет. Она чувствовала, что она слишком слаба для этого, и сознавала, что не желает быть сильной.

Ей одной принадлежало право мести, и она не воспользовалась им. Но мысль, что другой может отнять у нее это право, приводила ее в негодование. Впрочем, она и теперь не верила, что Рудольф, в этой злобной вспышке обнаживший всю ничтожность своей трусливой душонки, способен осуществить свои угрозы.

Никогда эта змея не отважится подняться до ее гордого орла. И она содрогнулась перед двойственностью своих чувств, перед своим бессилием разжигать в себе прежнюю жажду мести и перед снедавшей ее ревностью к тому, кто мог предвосхитить ее обязанность.

Единственным выходом из этой мучительной борьбы было отречение от мира. За стенами монастыря она обретет покой. Она отречется от всех своих владений, пожертвует своей гордой все еще не заглушенной любовью, откажется от долга, как святыня, лелеянной мести. За стенами монастыря она будет ограждена как от преступных домоганий Георга, так и от корыстолюбивых происков Рудольфа.

В замке стояла глубокая тишина. Огни в деревнях давно погасли. Только из Казиса, с той стороны Рейна, плыло бледное отражение света. Это в монастырской церкви уже служили раннюю обедню. Там ждала ее мирная обитель, и она решила не медлить дольше и перешагнуть последний порог. Она подлила масла в угасавшую лампу и принялась приводить в порядок свои бумаги. Она отказала все свои владения монастырю и, отметив на бумаге последние распоряжения, не раздеваясь прилегла отдохнуть. Она решила не выходить из своей комнаты до прихода отца Панкратия.

К утру опять яростно зашумел и загудел фен. Так он, по рассказам старого слуги, бушевал и в ту ночь, когда был убит ее отец. Она задремала и, вздрагивая, поминутно просыпалась от стонов бешеного ветра.

Ей приснился жуткий сон. Она видела своего отца. Он лежал во всю длину, окровавленный, и она, рыдая, хотела броситься к нему, но тело вдруг исчезло. Она очутилась одна с красным от крови топором в руках и слышала, как быстро отъезжали от замка убийцы ее отца. Под новым порывом ветра задрожали и зазвенели окна ее комнаты. Лукреция проснулась…

Она услышала цоканье копыт во дворе и шум отворяемых ворот. Подбежав к окну, она увидела двух всадников, быстро отъезжавших от замка. В одном из них она узнала Рудольфа. Она изумилась и велела позвать к ней Лукку. Но его уже не было в замке. Он уехал из Кур с Рудольфом, спутникам же его, по словам прислуги, приказано выехать поздней и в полдень ждать Рудольфа в погребе «Пыльная хижина».

То, что верный Лукка после вчерашней сцены уехал с Рудольфом, то, что он отлучился, не спросясь, чего никогда еще не бывало, показалось странным Лукреции и исполнило ее самых тягостных предчувствий. Она пошла в его комнату и открыла деревянный сундук, в котором он упорно и благоговейно хранил топор, поразивший ее отца. К досаде старика, она ни разу не решилась взглянуть на этот топор. Сундук был пуст. Лукреция побледнела. У нее отняли оружие, обагренное кровью ее отца. Месть, на которую она одна имеет право, сегодня еще выполнена будет руками труса или руками слуги. Кровь Планта заклокотала в ней. Такого гнусного посягательства на ее право она не допустит. Она не думала в эту минуту о задуманном минувшей ночью отречении. Сегодня, говорила она себе, она еще хозяйка Ридберга, сегодня она еще наследница своего отца и должна выполнить свои обязанности до конца. А завтра