Потерянные под соснами - Владимир Олегович Шалев

Все разные, все куда-то бежали, сновали, торопились, были зациклены на настоящих делах, происходящих с ними именно сейчас. Эти люди и не смели допускать в голову мысли о чём-то не связанном с их морокой. Конечно, не все были таковыми. Но в этот миг Гермес всех видел именно такими. На него набросился порыв необъяснимой раздражительности, и одновременно с тем – меланхолии.

Роскошные, зелёные сосны и берёзы росли в его воспоминаниях. Здесь был лес, где он провёл детство. От торгового центра шла расхожая тропинка к его дому. Всего два сооружения – дом Гермеса и аналогичный рядом. Они выглядели как два белых зуба среди леса и гаражей. Теперь деревьев не осталось совсем, а новых, страшных по своему объёму домов появилось с лихвой.

Но Гермес видел лес. Широкий, светлый, с изобилием опушек и открытых пространств, редкий для этих широт. Кругом царило детство и солнце. За каждым пнём сидело какое-то мифическое существо. А он вспоминал, как сражался на палках с дворовым другом. Маленький Гермес жил мыслями об этих играх: стругал мечи, мотал изоленту, пытался изобразить на палке подобие гарды и без устали шёл в бой. Тот мир был чист, беззаботен и слегка горек, так как имел свойство заканчиваться.

Каждый вечер приходилось идти домой, затем завершалось лето, и большинство ребят разъезжались. Наступала осень, становилось тоскливо и одиноко. Маленький Гермес один ходил с палкой по лесным тропинкам, вылезал из-за гаражей, бегал по двору… Вечно кого-то искал. Цеплялся за людей чересчур отвержено, даже навязчиво, в итоге – получал разочарование в своих же ожиданиях. Он всегда искал наставников, людей-ориентиров.

Может, тому был причиной отец, которого никогда и не было с ним, а может, внимание матери, слишком резко перешедшее к младшему брату. Но в таких ситуациях не бывает «не слишком резко», всегда как ножом по сердцу.

Гермес облокотился на металлические перила лестницы. Он прохрустел шеей и хотел было закурить, но посмотрел в сторону дороги с моста и прервал действие.

По тротуару шла девушка худого телосложения, но скрывающая это под широким худи. На ней были яркие белые кроссовки, чёрные джинсы и чёрное упомянутое худи с невзрачным розовым принтом. Голова укрыта капюшоном, из него выглядывало небольшое личико, как бы подпоясанное вьющейся прядкой волос, вырвавшейся из собранного хвоста. Девушка направлялась к окутанному воспоминаниями Гермесу, рассекая дым ностальгии. Она была уже на том расстоянии, когда люди обычно начинали подавать признаки жизни и заинтересованности, здороваться и улыбаться, но Гермес смотрел на девушку и не шевелился. Она откинула капюшон, оголив шею, улыбнулась и поздоровалась. Гермес ещё немного помолчал, затем спохватился, и произнёс приветственные слова. Перед ним стояла Элея.

– Куда-нибудь пойдём? – спросила она, но затем посмотрела на костыль и застенчиво улыбнулась.

– Да-да, конечно… там через несколько домов есть кофейня, можем туда.

Элея согласилась. Она шла рядом и стыдливо поглядывала на костыли. Гермес это и понимал, и видел – ему было очень неловко. Он решился завязать хоть какой-то диалог.

– Ты, кажется, живёшь недалеко? – спросил он и тут же проклял себя за глупость, ведь и так знал, где она живёт.

– Да, за ТРЦ, в пяти минутах ходьбы до него.

Гермес изобразил удивление. В лесу они вполне взаимодействовали, а сейчас вели себя будто в первый раз встретились. Он начал волноваться, но спасла вывеска: «Кофейня Сложняк». Каждый заказал себе напиток. Гермес даже и не подумал её угостить, просто-напросто забыл, что так заведено. Он был весьма социально непригоден.

Кофе раскрепостило. Он взял капучино, а она – американо. Несколько тривиальных фраз, немного напряжённого смеха, и вдруг Элея задала тяжёлый вопрос ребром с претензией на дискуссию. Гермес был немного ошеломлён.

– А ты жалеешь о том, что случилось в шахтах, перелом и приезд в город, больница и прочее?

– Точно могу сказать, что испытываю неоднозначные чувства.

– Интересно – протянула Элея и сделала какой-то такой невербальный жест головой, что всего Гермеса взбудоражило, и он наполнился решительностью и желанием восхищать.

– Я очень скучаю – начал Гермес – это своеобразная ломка, я пробыл в лесу много лет, и всё очень непривычно – он сделал глоток капучино – я как кот, которого летом из деревни привезли в город в квартиру. Безобразный и непонимающий что тут делает – Гермес улыбнулся.

Элея засмеялась, сравнение с котом было удачным.

– Разве всё так плохо?

– Но! – воскликнул он – я же сказал, всё неоднозначно.

По Элее было видно, что она о чём-то думает.

– Из-за того, что я давно не был в городе летом – продолжал Гермес – мне всё кажется в новинку. Проще говоря, вокруг всё очень интересное.

Она начала что-то отвечать, но Гермес не слушал, всматриваясь в её лицо. Скулы дрожали под тяжестью слов, а худи было велико по плечам. Элея выглядела какой-то маленькой и беззащитной, словно не сдутый одуванчик. Являлась ли она таковой – вопрос открытый. Гермес видел то, что хотел, и был близок к тому, чтобы наступить на грабли своего же восприятия. Очароваться, а потом горестно осознать, что всё не так. Он даже мог бы это понять, но его слишком затянули её глаза и желание находить удивительное.

Вечер заглянул в окна кофейни. Розовые краски озарили небо.

Остаток вечера прошел как в гипнозе – беззаботно, наивно и с удовольствием.

7

Гермес настоял, чтобы они разошлись до захода солнца. Элея понимала, что он так захотел, потому что не мог её проводить, а идти по темноте было бы совсем некомфортно. Гермес и близко не догадывался, сколько раз ей приходилось возвращаться одной в темноте. Элея улыбалась. Ей была приятна такая забота.

Переходя через реку, она обратила внимание на воду – в речной глади отражался розовый закат. В голове промелькнуло – это красиво. Как порой наслаждение настигает импрессиониста, набрасывающего этюд дикой, первозданной природы. Всё бы ничего, закат и правда был красив, но Элею собственные чувства поразили. Она слишком давно не испытывала ничего подобного.

Элея даже замерла, наблюдая воду и плавающих в ней уток. Мгновение, и голову заполнили мысли о матери, к которой она направлялась. Стало неприятно от того, что ждало дома, и мысли сразу пришли в привычный порядок. За последние годы нормой для Элеи являлась серость, цинизм и тухлое отвращение к почти всем аспектам жизни.

И всё-таки она думала о Гермесе.

Уже подойдя к подъезду, она остановилась. Подниматься наверх не хотелось. Как странно: ещё в начале лета, буквально несколько месяцев назад, она и знать