Модернизация vs. война. Человек на Балканах накануне и во время Балканских войн (1912-1913) - Рашид Рашатович Субаев

Ризов постоянно выступал с политическими и другого свойства советами, рекомендациями, оказывал давление. Судя по дневнику П. Абрашева, вмешательство «знаменитого дипломата», как в насмешку тот его называл, часто было невпопад и только нервировало правительство. Министр отмечает «нескрываемое самодовольство и похвальбу» Ризова. О многом свидетельствует запись в его дневнике от 20 ноября 1912 г.: «Истинная беда, когда кто-нибудь уверится, что умнее и патриотичнее его нет никого на свете»{461}. Впрочем, некоторые советы Ризова тот же Абрашев считал полезными, как, например, высказанное посланником пожелание шире информировать иностранное общественное мнение об осложнении сербско-болгарских отношений в апреле 1913 г. Что, правда, не было принято членами правительства во внимание: «К сожалению, Гешов и Теодоров не хотят это использовать», — писал Абрашев{462}.

Без Ризова не обошлась и история с задержкой ответа болгарского правительства на турецкое предложение о перемирии и прелиминарном мире. Как известно, Фердинанд, получив его 31 октября 1912 г., не только запретил сообщать об этом союзникам, но и промедлил с началом переговоров{463}, что, по оценке современных историков, нанесло вред самой Болгарии, сбило темп развития военных событий. Г. Марков пишет: «С самочувствием советника и доверенного лица правительства» Ризов еще 18 октября 1912 г. «предрек, что будет капитальной, непоправимой ошибкой, если балканские государства согласятся на перемирие, прежде чем победят Турцию полностью и окончательно»{464}.

В его стиле естественным было предложить Гешову в письме от 11 ноября 1912 г. не делать грекам никаких уступок, не отдавать Солунь, даже если для этого придется воевать с ними{465}. Ризов оказался и среди тех, кто поощрял болгарских военных и власти войти в Константинополь: не бойтесь, только предупредите Россию, что вступаете временно, чтобы окончательно разбить Турцию. Подобная агитация воздействовала и на солдат, ставших петь национальный гимн с измененными словами в припеве: «Марш, марш, Цариград е наш!». Ризов советовал также «поспешить взять Одрин, чтобы показать Петербургу, что этот город будет включен в пределы болгарского государства», хотя он не входил в сан-стефанские границы{466}. От него исходили «самые разгоряченные предложения», — констатирует Г. Марков{467}. Такие предложения и настроения мало чем отличались от того, как думали в ЦК ВМОРО.

Балканская война развивалась нервно, союзники относились друг к другу с нарастающей подозрительностью. Эта подозрительность явилась рано, чему давали основания победные результаты первого, очень успешного этапа войны, когда союзники увидели, что уже есть, что делить. При этом аппетиты каждого члена Балканского союза далеко выходили за рамки договоренного. Уже в январе 1913 г. Сербия подняла вопрос о несогласии с установленным в союзном договоре разграничением земель, подлежащих разделу, в феврале — о дополнительных компенсациях{468}. Беспокойство ВМОРО в связи с этим выливалось пока что в памятные записки ее ЦК, адресованные царю Фердинанду или премьеру Гешову, с предупреждением быть начеку в отношениях с союзниками, чтобы не попасть впросак. В письме к П. Яворову от 27 января 1913 г. Т. Александров пишет: «Сделаем все возможное, чтобы не позволить болгарскому правительству подарить болгарские земли сербам и грекам и продолжать цепляться за какой-то там союз, меньше всего нужный нам, по крайней мере, на будущее»{469}.

Последующие события делали все более хрупким союз балканских государств, их верность принятым обязательствам. Сепаратные переговоры, которые в апреле–мае 1912 г. вели между собой представители Сербии и Греции, закончились договором этих стран против Болгарии. Ризов, заранее прознавший об этих переговорах, 16 апреля предупреждал болгарское правительство о возникшей опасности. «Контролирующую» активность проявляла и ВМОРО, призывая политиков к максимальной бдительности. Действительно, отношения между союзниками все более заходили в тупик, на горизонте замаячила угроза братоубийственной войны.

В накаливании обстановки свою роль играли отношения между Россией и Австро-Венгрией. Российская дипломатия улавливала стремление венского кабинета сблизиться с Софией, посеять недоброжелательство между нею и Белградом. Сербия, в свою очередь опасалась, что Болгария, добившись своего в войне с Турцией, не захочет затем воевать с Австрией, как это было уговорено в Договоре о Балканском союзе, а наоборот, «задружит с нею».

Размышления по поводу этих обстоятельств достаточно четко явлены в «весьма доверительном письме» А.А. Нератова, временно замещавшего Сазонова и 23 апреля 1913 г. писавшего от имени последнего Н.Г. Гартвигу. Из документа следует, что российская дипломатия, видя, как меняется ситуация, стала склоняться к восприятию событий не только «с точки зрения права», но и при учете «оценки, исходящей из принципа политической целесообразности». Последняя заключалась в том, чтобы «всецело поддержать сербские пожелания», как дающие возможность для «создания прочного заслона дальнейшему проникновению Австрии на Балканский полуостров» (курсив мой. — Р.Г.){470}.

Не забудем, что именно такая цель стояла во главе изначального замысла Балканского союза, каким его полагала Россия, к тому же не имевшая в виду никакой войны и, наоборот, настаивавшая на сохранении статус-кво на Балканах. Балканская война 1912 г., произошедшая по воле самих балканских государств, которые проявили самостоятельность в подходе к решению вопроса общеевропейского уровня, смешала многие карты. Россия оказалась в сложном положении, но не заняла, тем не менее, односторонней позиции. Император Николай II пытался примирить стороны, требуя от болгар уступок. В его апрельской ноте 1913 г. Гешову говорилось: «Императорское правительство крайне озабочено дошедшими до него сведениями о чрезвычайном обострении вопроса о разграничении между Болгарией, Грецией и Сербией. Оно не хотело бы допускать даже мысли о возможном братоубийственном столкновении между нынешними союзниками… Россия до сих пор делала все для локализации событий и убережения Болгарии от нападения с тыла. Но в случае братоубийственного столкновения болгар с сербами и греками, само наше общественное мнение откажется от Болгарии и императорскому правительству останется только с болью в сердце быть безучастным зрителем гибели болгарского дела и ограничиться исключительно защитой русских интересов»{471}.

Однако в Болгарии военные, ВМОРО, другие македонствующие, частично политические круги и интеллигенции продолжали накалять обстановку. Недаром Николай II в ноте Гешову просил наложить «некоторую узду на печать, разжигающую вражду между союзниками»{472}. Но дело было не только в прессе. Показательно отметилась ВМОРО. В подготовленной ею декларации от 16 мая 1913 г. говорилось: «Внутренняя организация, не признавая никаких спорных земель, но признавая, что в границах Македонии существуют только болгарские земли, должна заявить своевременно и категорически, что, если македонский вопрос не решится так, как она того желает, то она не прекратит революционную деятельность и в вихре борьбы не усомнится в том, чтобы использовать все имеющиеся в ее распоряжении средства, не обращая