Жабья царевна - Екатерина Валерьевна Шитова

Неждана хмыкнула, отстранилась от женщины и проговорила с напускной, неискренней нежностью:

– Так тебе жалко меня, маменька? Сейчас тебе жалко меня?

– Жалко, дочка! – с надрывом воскликнула Иринушка.

Ночная тьма медленно опускалась на воду, окрашивая все вокруг в серый цвет. В кустах шевелились темные тени, они ползли к Иринушке, пытаясь проникнуть под одежду и дальше – под кожу, чтобы завладеть ее душой. Все здесь было страшным и пугающим, но больше всего ее пугала сама Жабья царевна, которая смотрела на нее бездушным, неживым взглядом.

Иринушка скосила глаза, чтобы взглянуть на маленькую внучку, которая так и лежала с закрытыми глазами у холодной воды, и из ее груди вырвался пронзительный, жалобный стон. Куда ни глянь – она кругом виновата, перед всеми есть ее вина – и перед мертвой Нежданой, и перед Василисой, которая, наверняка уже покоится бездыханная на дне озера, и перед маленькой Уленькой, покорно лежащей на холодной земле и ждущей своей страшной участи. Иринушка была виновата, и эта вина ее сейчас придавила к земле своей непомерной тяжестью. Вспомнились слова ведьмы Матрены – “ты этим поступком прокляла весь свой женский род…” Ведьма была права, это было настоящее проклятье.

Иринушка склонила голову, из глаз ее потекли горькие слезы. Плеча ее что-то коснулось, и женщина вздрогнула, увидев рядом с собой руку, покрытую лоскутами гнилой кожи. Говорят, мать смотрит на ребенка сквозь любовную пелену, от того собственное дитя всегда прекрасно. Но что, если дитя настолько уродливо, что даже любовная пелена падает с глаз? Иринушка задрожала всем телом, когда Неждана, обхватив ее заплаканное лицо, прошептала:

– Обними меня, маменька! Я так долго этого ждала.

Женщина стояла, не двигаясь. От страха руки не слушались. Но, собравшись с силами, она все же обхватила Неждану за плечи, прижала ее к груди. Объятия нежити были холодными, Иринушка закрыла глаза и стала гладить мертвую дочь по волосам.

– У Василисы был дом и родители, а у меня не было ничего. Ты ей подарила всю свою любовь, а мне не дала ни капли. Она провела с тобою много лет, я же не провела с тобою ни дня. Ее ты вырастила, а меня выбросила!

С каждым словом объятия Жабьей царевны становились все более крепкими. Они стягивали тело Иринушки, словно мощные канаты. И, наконец, мертвые руки сжали ее с такой силой, что она покраснела, выпучила глаза и открыла рот, пытаясь вдохнуть хоть каплю воздуха.

– Прости меня! – одними губами прошептала Иринушка.

Неждана душила ее без всякой жалости. Мертвое лицо Жабьей царевны не выражало ни единой эмоции. Иринушка уже побледнела и стала опадать на землю, когда пальцы ее мучительницы разомкнулись. Упав на землю, она закашлялась, схватившись за грудь. Неждана угрожающе нависла над матерью, но больше не прикасалась к ней.

– Убей меня, дочка… – прохрипела Иринушка, – Убей! Я это заслужила.

Неждана скривила губы, резко развернулась и пошла к тому месту, где неподвижно лежала Уленька.

Оглянувшись, она вдруг вновь сразила Иринушку своей писаной красотой и статью. Будь она живой, она была бы первой красавицей на деревне. Василиса похожа на нее, но красота ее более блеклая, нет в ней той стати, которая могла быть в Неждане, если бы… Если бы она был жива. Иринушке стало еще хуже от осознания того, что она погубила такую красоту.

– Убей меня, дочка! Я не смогу больше жить с этой виной, с этой тяжестью! Она раздавит меня!

Неждана остановилась, посмотрела на женщину и сказала:

– Раньше ты была мне очень нужна, а теперь нет. Раньше я ненавидела тебя, а теперь нет. Но я рада, что ты страдаешь. Мне радостно видеть твои мучения. Пусть вся твоя жизнь превратится в сплошные страдания – вот все, что я хочу. А теперь уходи прочь! Если тетушка нежить захочет позабавиться с тобой, я ей мешать не стану.

Неждана взяла Уленьку на руки. Девочка встрепенулась, потянулась, как после долгого, крепкого сна, но плакать не стала, только смотрела на Жабью царевну, не моргая. Яркая луна освещала драгоценные каменья, которыми был расшит ее кокошник, и они играли на воде цветными бликами.

Неждана быстро зашла в воду по пояс и подняла Уленьку вверх на вытянутых руках. Иринушка заголосила бросилась за ней, но Неждана уже развела руки в стороны, и Уленька с громким всплеском упала в темную воду. И тут же по озеру пошли высокие волны, они закручивались от центра и расходились в разные стороны, расплескивая о берег крупные брызги. Иринушку отбросило к берегу мощной волной. И она больше не смогла встать.

Вот так. Она шла сюда спасти внучку, но не спасла…

Глава 15

Василиса плыла…

Она плыла в холодной воде – совсем, как в детстве.

Когда ее тело, выскользнув из узкого пещерного хода, плюхнулось в воду, она ничуть не испугалась, наоборот, почувствовала облегчение. Расправив руки, она поплыла наугад, ничего не видя в черной воде.

Читать с начала: «Жабья царевна. Глава 1.»

Плавать Василису научила Неждана. В те дни, которые она провела вместе с ней у Зеленого озера, они почти все время плескались в воде вместе с жабами. Сначала Василиса боялась заходить далеко, ее страшила темная, холодная глубина. Никогда прежде она нигде не купалась, даже в мелкой, заросшей камышом, речушке, которая текла вдоль их деревни. Мать бы никогда не позволила ей приближаться к воде.

Рядом с Нежданой девочка осмелела и стала заходить в воду все глубже. А однажды зашла так далеко, что ноги перестали касаться илистого дна. Назад можно было только выплыть. И она поплыла, яростно двигая руками и ногами, повторяя движения лягушек. Озерная вода сжимала ее тело в холодных объятиях, да таких крепких, что становилось трудно дышать. Но вода подарила то, чего у нее, запечницы, никогда не было – свободу. На нее можно было лечь, раскинув руки, и плыть туда, куда подует ветер. Василиса упивалась этой свободой, плавая в Зеленом озере.

Именно тогда, в те беззаботные дни, Василиса придумала звать сестрицу Жабьей царевной. Однажды Неждана сидела вся грязная и чумазая, в жидком илистом месиве у берега, и одна из жаб прыгнула ей на голову. Такое бывало довольно часто – жабы напрыгивали на них, когда звали играть. А иногда и сама Неждана садила какую-нибудь свою холодную, слизкую сестрицу на голову и звонко